Книга Крепостная, страница 51 – Марьяна Брай

Барин вышел к обеду без помощи Фирса, и я заметила, что под рукой он держит свернутую в трубочку газету. Вероятно, это та самая, свежая, в которой мельком и только для понимающих обозначено подписание некоего манифеста. А март уже стучался в окна.

Вечер снова обещал морозную ночь. Обычно в конце февраля еще хозяйствуют по земле метели, а морозные утренники приходят лишь в марте. Но сейчас погода будто испытывала всех нас на прочность.

— Как ваше здоровье, батюшка? – Петр с нежной и почти настоящей улыбкой смотрел на отца, когда тот усаживался на свое место.

— Твоими молитвами, Петр, все хорошо. Когда собираетесь отбывать? – вдруг спросил Осип.

— Навестил нынче нотариуса и узнал, что матушка оставила мне все свое имущество, - скромно ответил Петр, будто и не слышал вопроса отца.

«Значит змеюка уже в курсе», - подумала я, ожидая сейчас разудалого веселья молодого повесы.

— Поздравляю, Петр. И каковы теперь твои планы? – поинтересовался отец.

— Ну, думаю продавать все. Деньгами да бумагами мне полагается не больно много. Но этого хватит, чтобы жизнь свою сделать болеесносной и удобной, пока ждем продажи, - Петр вел себя как баловень судьбы: манерно взмахивал ладошкой, подкручивал ус и в какой-то момент даже отодвинулся от стола, собираясь закинуть ногу на ногу. Но взгляд отца, острый, как нож, поостудил его вертлявость.

— Не знаю, что ты понимаешь под переменами, но скоро Масленица, а потом пост. Надо бы умерить и гордыню, и свои запросы, - барин принял тарелку картошки с грибами, которые Нюра с раннего утра парила в печи. Запах от сушеных белых стоял в бревенчатой кухне такой, что носом не водил бы только безносый вовсе.

— Мон ше-ер, жё нэ компран па, - протянула девица. Значило это, что она чего-то не понимает.

— Что, любовь моя? Тебе что-то не нравится? – тут же сосредоточился на своей невесте Петр.

— Ми скоро уезжать из этой деревня? Я не любить пейзан… - она замялась, будто искала слова.

— Как только мы продадим все, что оставила мне маменька, любовь моя, - Петр взял ее ладошку и поцеловал.

Я посмотрела на барина. Тот с отсутствующим видом ел свою жарёху и поглядывал в темное уже окно.

Еще раз уверившись, что это «милое» создание как раз и вертит нашим Петром, я поторопилась на улицу, чтобы поймать Глафиру до того, как она покажется хозяевам.

Глафира шла по улице не торопясь. Завидев ее, я пошла к воротцам, отделявшим территорию поместья от городской улицы.

— Тебя из дома ли чо-ли выгнали? Такой холод, что хороший хозяин собаки не выпустит, - Глаша убрала от лица ладонь в большой мохнатой у отворота рукавице, и я увидела, что брови и ресницы ее белым-белы.

— Что там получала, Глаш? – перешла я сразу к делу.

— Вся стопка в гумаге, да бечевкой перепутана, но уголок отвернуть можно. Мне и самой любопытно. Вот, тороплюсь, как могу, - девушка подняла небольшой, но видно, что не легкий сверток.

— Айда на кухню. Там поглядим, - поторопила ее я и зашагала к обещающему тепло строению. Нюра сейчас за столом услуживает, Фирс подле хозяина, как верный защитник. Так что там, скорее всего, никого нет.

В кухне от жарко натопленной печи разливалось благословенное тепло. Хозяйка дома, пожелавшая убрать из усадьбы кухню, как это стало модно в домах больших городов, не учла, что морозы на Урале не ровня московским да питерским. Тепла печи сейчас хватило бы на всю ночь, и Фирс не жег бы дрова кубами.