Книга Босая для сурового, страница 66 – Екатерина Ромеро

Подхожу к малышке ближе, сжимая зубы до треска. Тонкие запястья Маши туго стянуты за спиной ремнем. Моим, мать его, ремнем, который я носил вчера. Она выйти хотела, но не смогла. Дверь все также закрыта. Мной.

Ее темные волосы разметались по груди девичьей и плечам голым. Она спиной повернута ко мне, поэтому лишь сбоку вижу ее лицо и глаза, прикрытые пушистыми ресницами. Вроде спит, но как-то хрипло дышит, тяжело, беспокойно.

Осматриваю бегло ее всю. Маленькая, худенькая фигурка, ногипод себя поджаты, согнуты в коленях. Взгляд тут же на бедра ее падает, где кровь засохшая виднеется, а я у меня в душе от этого зрелища холодеет. Только не это. Этого просто не могло случиться. Только не с ней. Проклятье!

Сжимаю кулаки. Я всегда знаю, что делать, но сейчас впервые в жизни просто теряюсь. Надо врача. Я запросто мог что-то повредить ей, ранить ее, больно сделать, и сделал. Еще как.

Черт, я плохо помню, как это случилось. Я был зол на нее, очень зол. Я же сам ее с Лехой отправил, а потом отменил все, домой вернулся…А там она была. В пижаме этой своей белой. Такая нежная и манящая. Твою ж мать!

Лихорадочно пытаюсь вспомнить хоть что-то. Маша же вроде как встретила меня. Сама. Даже трогала меня, рук моих касалась своими тонкими пальцами, ладонями маленькими, нежными.

Я поцеловал ее, она ответила, не отвергла. Сама же тянулась ко мне, как цветок нежный и ласковый. Дальше обрывками в моем сознании пролетает, как раздевал я ее, снова целовал, ласкал всю нежно. Любил я ее… Или мне только хочется это помнить, а на самом деле я жестко набросился на нее, и озверело трахал всю ночь…

Если бы малышка не противилась, стал бы я использовать ремень? Стал бы, но не так. Не до синяков на ее руках затягивать его, до остроты, но не до боли. Сука!

Сажусь на корточки рядом с Машей. Кажется, она действительно спит. Ее губы припухшие и искусаны до запекшейся крови. Щеки бледные, глаза прикрыты под трепещущими ресницами.

Сжимаю зубы, и перевожу взгляд на ее руки. Они все еще жестко зафиксированы моим ремнем за ее спиной, от чего на бледной коже уже образовались отметины и ссадины. Видимо, она так сильно старалась освободиться, что сама поранила себя.

Помимо этого на бедрах, талии и попе Маши я отчетливо вижу красные следы от пальцев, которые уже начинают превращаться в синяки. Это сделали мои руки. Мои. Дьявол! Впервые в жизни мне становится не по себе, до тошноты, до дрожи в теле.

Стараясь как можно меньше прикасаться к нежной коже, быстро развязываю руки малышке. Отбрасываю этот чертов ремень в сторону, будь он неладен. Провожу сбитой костяшкой руки по ее бледной, как мел, щеке. Твою ж мать.

– Маша, посмотри на меня.

Проходит несколько долгих секунд моего дикого ожидания ее реакции, прежде чем малышка распахивает свои красные от слез глаза.Ее взгляд расфокусирован и рассредоточен, однако как только она приходит в себя, диким зверьком смотрит на меня. В глазах ее я впервые читаю такую лютую ненависть и страх, которые режут меня на куски без ножа. Заживо.

Проглатываю этот ком. Ей хуже. В сотню раз. Одни только бедра с засохшей на них кровью чего стоят.

– Девочка, я обидел тебя вчера.

Девочка молчит. Только подобралась вся резко, и в дверь спиной вжимается, как только меня узнает, словно боится. Меня боится, мать ее!