Книга В уплату долга, страница 46 – Екатерина Ромеро

Кивает вскоре коротко. Едва ли улавливаю это движение. Слышит она все прекрасно, есть реакция, вот только сразу же реветь начинает от моих слов. Скривилась вся, точно от жуткой боли. В глазах блестят слезы, губыпухлые дрожат. В какой-то момент девушка просто роняет лицо в ладони, закрываясь от меня.

– В чем дело? Тебе плохо, Алину снова позвать? На, напиши.

Даю ей ручку и листок бумаги, но птичка с силой отшвыривает их от себя, и начинает реветь еще больше, судорожно хватая воздух. Она закашливается точно также, как и в ту первую ночь, когда с корсета ее вынимал. Я понимаю, что вот она, блядь, истерика. В полном, мать ее, разгаре. Прорвало, наконец.

Илана ревет. Слезами своими уже все одеяло залила. Глаза красные, такие вымученные, до невозможности просто. Плечи худые содрогаются. Она показывает мне быстро что-то, пальцами своими дрожащими сквозь слёзы, но я не понимаю, что она говорит. Вообще нихрена.

Срываюсь. Надоело с ней цацкаться. За плечи ее голые хватаю, выдираю с одеяла и прижимаю к стене. Касаюсь кожи. Теплая. Нежная. Грудь полная, затянутая в бюстгальтер так и манит обхватить руками.

Быстро взгляд на птичку бросаю. До чего же хрупкая. Ключицы острые выпирают. Ребра уже тоже. Похудела, кажется, еще больше. Даже сжимать страшно, сломаю еще ненароком. Сука.

– Блядь, да как тебя понять?! Скажи мне нормально, девочка, что такое?

Вырывается только птичка, дышит тяжело. Хрипит уже как-то плохо, вон гляди, снова задыхаться начнет от одного только моего прикосновения, а у меня уже голова от этого дерьма кругом идет.

Отпускаю ее от греха подальше, нехотя руки расжимая, от чего девочка тут же в угол кровати отползает. От меня подальше. Меня она боится. До жути. Это единственное, что я понимаю, исходя из ее реакции.

Чертыхаюсь, и выхожу из комнаты этой проклятой, гремя дверью. Мне надо начать понимать Илану,  иначе от ее истерик я сойду с ума. Приволок проблему на свою голову, а она еще и ребенка моего носит.

Врываюсь к себе в кабинет, включаю компьютер. Проклятье. Придется принимать меры. Срочные.

Кажется, зверь что-то говорил мне, однако я не могла его слышать. Он беспокоиться только за малыша, а на меня ему плевать. Я всего лишь сосуд, ничего более. От его присутствия меня снова начинает колотить, а когда Волк хватает меня за плечи своими огромными руками, мне кажется, я просто задохнусь. Он убьет меня. Убьет прямо сейчас!

Я смотрю на мужчину сквозь слезы, и задаю ему единственный вопрос, который до сих пор не дает мне покоя:

– За что? За что вы так со мной? Что я вам сделала?

Я спрашиваю это, но зверь становится еще более разъяренным от моих жестов. Он вообще меня не понимает, и это просто убивает. В его стальных глазах я читаю только ненависть. Жгучую и сильную.  Даже не думала, что так можно ненавидеть, пока в полной мере не увидела ее в глазах этих серых. Этот мужчина ненавидит меня. Он хочет моей смерти.

Когда Волк отпускает меня, я отползаю от него подальше, вытирая слезы руками. Я видела, как он смотрел на мое полуголое тело, и от этого мурашки табуном проносятся по спине.

Еще секунда, и мужчина выходит из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что в той аж петли задрожали.

В этот день я больше не вижу Волка, и не рискую выходить из своей камеры. Уже через пару часов ко мне учтиво стучится Валентина, и приносит целых два подноса еды. На удивление, там больше нет блюд, от которых меня тошнит.