Книга Услышу тебя через тысячу миль, страница 91 – Янина Наперсток

– Хорошо, – кивнул Дебре, все еще ожидая подвоха, – сделаю все, что в моих силах.

– Тогда вы свободны, и даю согласие на брак, – чуть ли не переступая через себя, проговорил Эрик.

А потом неожиданно встал, удивляясь сам себе, протянул маршалу ладонь и хмыкнул.

– Никогда бы не подумал. Родственничек.

Дебре ответил на рукопожатие. Буквально на парусекунд с него слетела маска, и Эрик увидел в его глазах такой ураган эмоций, что поразился – в нем смешивались и неверие, и надежда, и огромное облегчение, и нетерпение. Наверное, не будь четыре часа ночи, Серж прямо сейчас бы побежал делать предложение. Дверь за маршалом закрылась, а Эрик довольно улыбнулся. Теперь он был полностью убежден, что принял правильное решение. Людей, способных вот так любить, немного, а Китти этого заслуживает.

И вот наконец настал день свадьбы. «И вот наконец» – потому что этот месяц показался Китти длиннее, чем все восемнадцать лет ее жизни. Как же уже хотелось оказаться в объятьях маршала и свободно вздохнуть. Не все эти официально-подготовительные мероприятия и тайные поцелуи второпях на прогулке, а просто прижаться к груди Сержа и таять, как раньше, в охотничьем домике.

Вот же начудила она тогда со шкатулкой! Не пришло в голову Китти, что тайная любовь маршала и она – это один и тот же человек. Чуть жизнь себе не сломала. Все-таки, как бы она ни была привязана к артефакту, принцесса решила его запереть и больше не пользоваться. Но напоследок все же подняла крышку и заговорщицки прошептала:

– Я замуж за любимого выхожу.

– Лишь смелым счастие дано,

Оно пьянее, чем вино.

Любовь свою сумей сберечь,

Ее защиту не прожечь,– мелодично пропела шкатулка.

– Спасибо! – искренне поблагодарила Китти за пожелания. В этих четырех строчках все было ясно как божий день.

Шкатулка промолчала. Китти вздохнула, убрала ее в дальний угол комода и заперла его на замок. Сейчас придут горничные, модистка, дамский мастер по прическам – ведь принцесса должна выглядеть в свой главный день ослепительно. Хотя Эрик решил свадьбу широко не афишировать: не приглашать иностранные делегации, а отметить в узком кругу высшей форсбергской знати… человек в триста.

Но Китти не нервничала. Вот нисколечко! Ни когда на нее надевали нежно-пудровое платье из тончайшего заморского шелка, вышитого золотой и серебряной нитью с жемчугом; ни когда собирали в прическу ее роскошные каштановые волосы, закрепив с двух сторон фату драгоценными заколками; ни даже когда ступила на ведущую в церковь дорожку, а специально подобранные девочки, не дыша от важности, подхватили пятиярдовый шлейф.

Единственное, что Китти сделала сама за период утренних сборов в собор, – заглянула в зеркало. Лиф платья облегал ее формы, затейливые узоры оттеняли высокую грудь и лебединую шею, а длинные рукава подчеркивали изящество рук. От бедра силуэт расклешался, ниспадая до пола нежнейшим каскадом волн. Такая Китти могла произвести впечатление на кого угодно! Однако ее волновал только один конкретный мужчина, хотя она знала, что именно для него и в крестьянском рубище была бы чудо как хороша.

И даже стоя перед алтарем, принцесса еще ни за что не переживала. Серж, одетый в белый парадный маршальский мундир с аксельбантами, смотрел на нее с нескрываемым восторгом и трепетом и, в отличие от нее, похоже, волновался! Человек, ни один мускул на лице которого не вздрагивал на поле боя, затаив дыхание, ожидал, будто приговора, оглашения вердикта здесь, в церкви. И лишь тогда граф выдохнул и расслабился, когда Китти звонко и твердо произнесла: