Книга Дикая Омега, страница 17 – Ленор Роузвуд

— Чума. Виски. Валек. Призрак.

Его ладонь сжимается на моём плече сильнее при последнем имени.

Призрак.

Подходит.

Все они — как ожившие кошмары. Кроме Виски — он просто козёл.

Чума делает шаг вперёд.

— Что с ней случилось? — спрашивает альфа. Тот, что называет себя Чумой, и я никак не могу понять, он возмущён тем, что ему подсунули бракованный товар, или всё-таки обеспокоен.

Я не знаю, что им рассказали. Но по тому, как Тэйн вёл себя в Центре, сомневаюсь, что ему сказали правду.

— Случился инцидент, — отвечает он мрачно.

Если уж на то пошло, они бы, наверное, вернули меня обратно, узнай они, как сильно меня использовали беты в Центре.

Я не собираюсь тут оставаться, но мои шансы сбежать отсюда всё-таки повыше, чем из того вонючего подвала.

— Ты говорил, она дикая, — протягивает Виски, его ухмылка становится такой, что я бы, наверное, занервничала, если бы это был кто-то другой, а не он. — А ты красавица, да? С тобой будет весело, дорогуша.

Его взгляд скользит по мне, задерживаясь во всех местах, куда ему точно не следует смотреть. Затем он наклоняется так близко, что его дыхание шевелит мелкие волоски на моей шее, и делает глубокий вдох, впитывая мой запах.

Да. Ублюдок.

— Держи руки при себе, Виски, — рычит Тэйн. — Она не для твоих развлечений.

Виски только ухмыляется, отступая.

Тот, что в маске чумного доктора — Чума, напоминаю себе, хотя такое имя сложно забыть, — делает шаг ближе, наклоняя голову набок. Изучает меня, как какой-то образец. Как мотылька, пригвождённого булавкой и беспомощно трепещущего под стеклом.

Он наклоняется, чтобы уловить мой запах, хотя я понятия не имею, как он вообще может что-то чувствовать под этой странной маской. Похоже на такую маску, в которой носитель вообще ничего не должен чувствовать.

— Она истощена, — замечает он, отстраняясь, его голос звучит металлическим шорохом из-за маски. Холодный. Отстранённый. — Если мы планируем использовать её, это нужно исправить.

Я напрягаюсь, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Я не сломанная кукла, которую можно починить, чтобы потом с нейиграть. И не какая-то хрупкая птичка со сломанным крылом.

Тот, которого называют Валек — стягивает свою маску. Под ней — резкие, слишком правильные черты. Красивый. Но опасный, как нож. Он ухмыляется — волчья ухмылка. Глаза — холодные, серые, сверкают. Он наклоняется. Слишком близко. Но я чувствую тяжесть его взгляда из-за кожаной маски — тяжёлого и холодного, как лезвие, прижатое к коже.

Он оценивает. Подсчитывает.

Где лучше сделать первый надрез.

И я…дрожу.

Не от покорности. От ярости. От страха. От всего сразу.

Всё моё тело напрягается, когда он делает шаг вперёд — теперь его очередь. Он стягивает капюшон, обнажая резкие, словно высеченные черты лица — куда более привлекательные, чем я ожидала. Он ухмыляется по-волчьи, сверкая белыми зубами и острыми клыками, а его стальные, ледяные серые глаза вспыхивают, едва встречаясь с моими.

Но я уже достаточно долго жила в этом мире, чтобы знать:

некоторые из самых страшных чудовищ — самые красивые.

В его взгляде вспыхивает злорадная искорка, когда он наклоняется, и платиновая прядь скатывается ему на глаза. На виске — три тонкие шрама, маленькие, но заметные там, где исчезают под линией волос. Словно кто-то царапал его лицо, отчаянно пытаясь выжить.