Книга Трактирные истории, страница 58 – Катерина Крылова

Табола бегло ознакомился сначала с показаниями Фрита Чипо, он же Фритто Мальтикучино, а потом и Йолмы Парат-Налло. Первые его высказывания история не сохранила, потому что отцензурила.

— Ресторатор ото всего отопрется. Скажет, что его обманули. В действительности, кстати, так и есть. А наказания за «кухонный шпионаж» у нас в Империи не предусмотрено.

— Уверен, что отопрется, — поддержал перевертыш. — Хотя жаль. Фрит та еще падаль, на самом деле, хотелось бы хоть как-то его наказать. Но этоуж мы с моими ребятками придумаем. Так, чтоб в рамках закона. А вот… лекарь должен знать, как и почему на самом деле умерли его жена и сын. Я пригласил его на разговор к себе завтра вечером. Хочу для начала просто по-человечески что ли рассказать. Прежде чем будет суд и казнь. Никто не заслуживает пережить такое.

Сказано это было таким голосом, что Табола спросил:

— Кого ты потерял? — и тут же осекся. Не его это дело.

— Жену и дочек. Близняшки должны были быть…

— Прости. Не хотел всколыхнуть воспоминания.

— Да я итак о них никогда не забываю. Хотя и не рассказывал никому. А те, кто был свидетелем уж давно за Гранью. Знаешь что, а пойдем-ка посидим где-нибудь. Тошно мне. Ничего, что я так запросто?

— Пойдем действительно к «Снежным». Даже в самом трактире сидеть не будем. Есть там место для разговоров. Сам к тебе шел для разговора не совсем по делу, — Табола вспомнил о беседке, где они сидели с Рийной.

Бывает так, что кровная родня тебе абсолютно чужая. Просто родились в одной семье, росли вместе или воспитывались, даже шалили в детстве. При этом ни привязанности, ни общности характеров или интересов, ни душевной близости. А бывает еще так, что человек или нечеловек, с которым ты случайно повстречался, становится тебе родным. Не по названию, а по сути. Сейчас между мужчинами это была еще не дружба, но предвестник дружбы и простое понимание.

Наставник Таболы в сыскном деле, сам маг, высокий, тень на службе императора, учил тогда еще «сопливого мажонка» с необычным даром не доверять, не привязываться, не поддаваться эмоциям, руководствоваться только разумом, долгом и выгодой. Дель Наварра попался ему на глаза будучи тринадцатилетним подростком, у которого внезапно прорезался дар.

Вот так вот. Его мать обладала сильной искрой, отец был бездарным, как и вся его семья. Думали, что Табола пошел в отцовскую ветвь, но он оказался «поздним сортом». Воспитанием мальчика, в основном, занимался дед по отцовской линии. Граф отошел от дел, передал главенство рода и управление семейными делами старшим сыновьям и переехал к младшему, который теперь был дель Наварра. К тому моменту патриарху семейства сравнялось 70 лет. Здесь, именно в этом доме, ему было уютно и спокойно. Перед ним не лебезили, не боялись его гнева, лишения наследства и тому подобное.Чего боятся, если не нужно никакое наследство — сами заработали достаточно. Чего лебезить, если от этого человека не зависит твое благосостояние. Деда здесь просто любили. Прислушивались к его мнению и опыту, окружали заботой без всяких расшаркиваний и церемоний. Он-то и попросил сына старого друга, не последнего мага при дворе, посмотреть на мальчика, когда тот после смерти матери «начал чудить».

А Табола начал. В тринадцать лет, когда до этого никакой искры и видения лей-линий не было, не понимаешь что именно происходит. А тут еще и нелепая, случайная смерть мамы. Мамы, которая любила и которую любил. Отца он тоже любил, но с мамой был более близок. С мамой и с дедом. Теперь остался только дед. Когда искра вспыхнула и разгорелась, он даже и не понял ничего. Просто внутри стало жарко. До этого было больно и пусто, а потом пустота и боль переросли в нестерпимый жар. Таби тогда думал, что это просто сердце разрывается от переживаний. Перед глазами вспыхнула разноцветная паутина, которая пронизывала или оплетала все предметы в пространстве. Какие-то паутинки были яркими и толстыми, другие совсем тоненькими и тусклыми, как паучья в лесу, которую можно разглядеть только когда на нее под определенным углом падает солнечный свет. Таби попробовал прикоснуться к паутинке и та тихо запела на одной ноте. На пальцах, как-будто пыльца, остался светящийся след. Он резко взмахнул рукой, чтобы стряхнуть «пыльцу», а она отлепившись словно камешек из рогатки ударила в стоящий в нескольких шагах на столе кувшин и тот раскололся.