Книга Сибирь, страница 134 – Настя Полос

Сейчас же искалеченный, изголодавшийся, побитый ребенок, мечтающий о конце, лежал на холодном полу. Его вновь пинали и кричали, но у него просто не было сил встать. Он плакал тихими слезами. Он добрался!

Но что дальше?

Гул утих.

Леону стало интересно, что заставило клокочущую толку замолчать. Он поднял голову. И увидел ее.

Родители Леона не были истинно верующими, они никогда не приучали ребенка к заветам, мальчик жил в собственном мире, не отрицая, не принимая бога. Но именно тогда, когда еевзгляд нашел его, Леон по-настоящему уверовал.

Она стояла в белой форме, местами испачканной красными разводами. На лице маска. Волосы белыми лентами перекинуты через плечо. Свет падал на ее фигуру, высвечивая силуэт. Но самое завораживающее — глаза. Прозрачные, словно небо, они выделялись на красных лопнувших капиллярах белка. Эти неземные глаза смотрели прямо на него. Ворвались в душу, вырывая все с корнем, переворошили каждый угол, вытаскивали мрачное на поверхность.

Все молча смотрели, как она приближалась к Леону короткими рваными шагами. Видели, как изнеможенный ребенок неосознанно потянул к ней руки. Наблюдали, как она садится к нему и прижимает к себе.

Две души в убогом, изуродованном мире. Две души, тонущие в общем горе безумия. Они сразу осознали, что принадлежат друг другу.

Один — потерял себя прошлого, но нашел себя нового.

Вторая — имела все и останется ни с чем.

Леон никогда не мог понять, чем заслужил спасение. Почему онавыбрала его? Видела ли в нем утраченную душу? Или, может быть, шанс на искупление?

Спустя множество лет он задаст ей этот вопрос, сидя в темной лаборатории, где тускло мерцала подсветка. Она будет пополнять записи, а Леон, как и всегда, вглядываться в ее профиль, изучая каждый миллиметр, который, итак, знал наизусть. В его мыслях всегда существовал алтарь поклонения, которому требовалась икона. Поэтому Леон смотрел всегда.

— Ты могла пройти мимо тогда, — лениво бросил он.

Ничего не выдавало внутренний трепет в душе восемнадцатилетнего мужчины.

— Могла.

— Но не прошла. — Он наклонился чуть ближе. — Почему?

Елена мазнула по нему взглядом.

— Ты был напуган и потерян. А я была зла и одинока.

Она немного помолчала, а потом добавила:

— Мне понравились твои глаза. Я увидела в них себя.

Леон лишь усмехнулся, а в душе ликовал. Никого, кроме Елены, с того самого дня Леон не будет способен видеть. Уже в первый день встречи он изменился.

Елена переодела его, накормила, а потом отвела на задворки больницы, где все еще, в общей гниющей куче, лежало тело ее отца. Возможно, она хотела показать, что понимала, насколько это больно — терять любимых. Возможно, хотела ухватить в свои зачатки безумия кого-то еще. А может быть, все сплеталось в одно.

Ее фигурка была крошечной, Леон уже был выше нее. Но она источала столько злобы, столько решительности, что мальчик робел. Потерянный ребенок увидел в ней свой оплот. Руку, протянутую самим господом, чтобы он мог нести свою миссию. Защищать. Оберегать. Следовать.

В этот день Лазарь стал воскресшим.

Он стоял, прислонившись к стене. Тень скрывала большую часть лица. Нашивка «Мир» спряталась в грудном кармане. Ему нужно слиться с толпой. Выходило ужасно, но Леону попросту было плевать.

Он на охоте.

— М-м-м. М-м-м.

Дверь открылась, выпуская на мороз девушку. Белые волосы — пусть и не той длины — спрятались под шапкой, но несколько прядей выбивалось наружу. Глаза — более синие — сразу выхватили его фигуру. Губы — слишком розовые — изогнулись в улыбке.