Книга Сибирь, страница 120 – Настя Полос

И если я смогла превратить боль в тепло, может быть, я смогу сделать то же самое с Милой? Разве заслужила моя малышка быть только призраком, приносящим боль, только чудовищем, что разорвало меня изнутри? Может быть, не сразу, но когда-нибудь, через десятки лет я хочу гладить свой живот и улыбаться, вспоминать, что когда-то хоть на мгновение была мамой.

Поэтому я решила, что буду видеть в тихом шелесте листьев мою Милу. Не в сильном, что срывает порывами, а в таком, что едва слышно нашептывает нам, поднимает листочки с земли. Буду видеть ее в первом снеге, что только укрыл землю. И в закате. В темном, с тонкими всполохами последнего солнца. И буду петь. Только для нее.

Остальные члены отряда существовали по отдельности. Леон держался рядом, но даже он витал где-то не здесь. Возможно, он не хотел возвращаться. Возможно, думал о Янис, что шла всегда впереди, и пусть четко исполняла приказы, она не общалась с нами, не ела и не спала в одной палатке.

Дмитрий был подозрительно спокойным, будто бы знал что-то, чего не знала я. Иногда я ловила на себе его уверенный взгляд с каплями насмешливости. Тогда я начинала злиться. И от этого капель становилось больше.

Видя, что я не хотела вести с ним разговоров, он не настаивал. Но был рядом. Моя тарелка с едой подавалась первой, чай был теплым, а палатка всегда стояла. При нападении зараженных Дмитрий наравне с Леоном стоял по мое плечо и оберегал. Молчаливой тенью он следовал за мной.

И это злило. Это настораживало. Это ломало меня изнутри.

Мне следовало не переступать черту. Дмитрий отведет меня в «Светлый Путь», а потом исчезнет. Потому что так правильно.

Лара встретила нас радушно. Но двух новичков едва не пристрелила с порога. Когда она услышала, что случилось с Айзеком и Максом, Лара молча вышла из комнаты и ушла на тот самый порог. Ее сигареты сменялись одна за другой, а глаза были устремлены на горку.

Баню наконец-то починили, и я с удовольствием согласилась пойти туда.

Она была небольшая, вмещала себя всего два-три человека. Никто изженщин не захотел пойти со мной. Поэтому я наслаждалась горячим воздухом в одиночестве.

Сделанная из дерева, она хорошо протапливалась. Большая печка грела, дрова закидывались за железную дверцу. Небольшой краник подавал горячую воду, а холодная стояла в тазу рядом. Мне вручили еще один тазик. И когда Лара увидела мое удивление, хохотала так, что едва не подавилась сигаретой.

— Нальешь туда холодной, — она указала на таз, — и постепенно вмешивай горячую. Смотри, не догадайся таз ставить под кран. Вывернешь все нахрен на себя. Там железный ковш. Им наливай понемногу. Не обожгись. Мочалки, мыло, свечи — все там. Ну, иди.

Я зажгла свечи, посчитав, что это не лучшее решение в деревянной бане, но за неимением иных возможностей другого не оставалось. Баню заполнил тусклый свет, запах мокрого дерева и меда. Тепло приятно согревало озябшие кости.

Я взяла жесткую мочалку. Посмотрела на руки. И отложила ее.

Держись. Не сейчас. Держись.

Рядом с мылом лежала более мягкая тряпичная. Я терла тело, смывая грязь и произошедшее со мной. Почему-то казалось, что с меня сходит вся мерзость, обновляя кожу.

Здесь был небольшой во всю стену стол, на котором стоял таз и остальные принадлежности, а над ним висело зеркало. Оно запотело, и я провела по нему рукой.