Книга Графиня из Черного замка, страница 12 – Надежда Соколова

Я медленно провела кончиками пальцев по шершавым корешкам на ближайшей полке, чувствуя подушечками тисненую кожу, холодное железо застежек и едва уловимую вибрацию спящего знания. Здесь хранились не просто тексты. Здесь в переплетенном виде покоились сны, безумные открытия, роковые ошибки и тихие триумфы тех, кто жил, творил и ошибался здесь до меня. В одном ряду мог стоять зловещий трактат по некромантии с застежкой в виде черепа (просто из сугубо академического интереса, разумеется), а рядом — нежнейшие, трогательные стихи о несбывшейся любви, написанные изящным почерком той самой «злобной» чародейки Лилан. Это место стирало простые, людские ярлыки, предлагая взамен лишь вес и ценность самого слова.

Я достала с привычной полки тяжелый, пахнущий медью и временем том «Хроник Приграничных Земель», который читала накануне, и устроилась в своем кресле с высокою спинкой за столом. Я не просто читала. Я впитывала. Анализировала. Систематизировала.Делала аккуратные, подробные выписки в свою собственную, начатую здесь, толстую тетрадь наблюдений в кожаном переплете. Это был мой способ не просто пассивно существовать в этом мире, а активно понимать его, выстраивать его внутреннюю логику. Заповедные заклинания и тайные рецепты зелий интересовали меня неизмеримо меньше, чем дотошные описания обычаев, точные карты звездного неба этого мира, сухие трактаты по истории магических династий и бытовые записи управителей.

Здесь, в этом тихом великолепии, под сенью тысячелетнего, накопленного знания, последние, похожие на паутинку, отголоски ночного сна с его тревожными, сладкими обещаниями окончательно растворялись, не оставляя следа. Никакие грядущие перемены не могли казаться желаннее или значимее, чем священное право сидеть вот так, в полной, глубокой, уважительной тишине, поверяя древним, потускневшим мудростям свои собственные, крошечные, но такие важные для меня открытия. Книгохранилище было моей самой надежной крепостью внутри уже и так неприступной крепости. И пока здесь горел ровный, немерцающий свет, а страницы отзывались на мое прикосновение едва слышным шепотом, я чувствовала себя в абсолютной, незыблемой безопасности.

Я открыла тяжелый фолиант «Хроник Приграничных Земель» на той самой странице, где оставила закладку из лепестка засушенного цветка. Текст был написан четким, но угловатым, с резкими росчерками почерком, а на широких полях сохранились более поздние пометки другим, более витиеватым и неторопливым стилем, иногда оспаривающие или дополняющие основной текст. Я изучала не магические формулы, а ткань бытия. Меня интересовало, как здесь жили, любили и умирали обычные люди, каковы были их повседневные страхи, маленькие праздники и глубокие суеверия. Это помогало понять сам ландшафт мира, в который я попала, его нравственную и культурную топографию.

«…И когда ночь достигает своей полной, беспросветной глубины, а звезда Странница встает точно над Горлом Ворона, все жители долин и лесных деревень, от мала до велика, совершают обряд Немого Пира. Всякая речь, даже шепот, с последнего луча солнца и до первого проблеска зари считается тяжкой скверной, ибо может привлечь внимание Тихоней, что бродят в самую лютую стужу меж мирами, жадно ловя звуки жизни. Пищу готовят заранее, еще при свете дня: плотныйячменный хлеб, испеченный с сушеными ягодами ушедшего лета, да куски крепко соленого мяса. Едят, уставившись в свои миски, при свете одного огарка, не глядя в глаза друг другу, дабы душа, отяжелевшая от пищи, не выскользнула через зрачок и не заблудилась в зимней тьме. После трапезы угли из очага не гасят, а разбрасывают тлеющей горстью по порогу, дабы отогреть промерзшую землю для возвращающихся в эту ночь с того света предков, и оставляют на крыльце деревянную чашу с ледяной ключевой водой — дабы утолить их вечную, немую жажду.