Книга Укушенная, страница 153 – Джордан Стефани Грей

Я держу Уну за руку у её кровати, и она уверяет меня, что это не моя вина. Но она лжёт. Хотя она думает, что говорит правду, в глубине души я знаю, что она ошибается. Я была настолько глупа, что вынесла этот дневник из своей спальни. Я думала, никто не увидит. Я думала, никому не будет до этого дела. Но всё это время Королева Волков наблюдала, ожидая своего шанса нанести удар.

Я никогда не буду здесь в безопасности. Здесь никто не в безопасности.

Я был полной дурой, думая иначе, но больше нет. Это не должно повториться.

33

Я несколько дней пряталась в лазарете. Если королеву Сибиллу и беспокоила эта череда непослушаний, она не наказывала меня.

Я знала, что она этого не сделает. На человека можно давить — мучить — очень долго, прежде чем он сломается. Она должна отступить ещё как минимум на неделю, иначе я буду бороться до смерти. Я почти готова сделать это.

Наконец-то я ощущаю крепкую и тёплую хватку Уны, её нога так плотно обмотана марлей, что кажется загипсованной. Она пьёт горячий чай из чашки, в воздухе витает густой аромат бергамота и корицы. У её кровати из трещин в дереве маленького шаткого столика растут цветы, и чайник сам наполняется, когда содержимое начинает вытекать. Рядом с ним на хрустальном блюде высится стопка печенья, а вазочка с сахарными кубиками насвистывает весёлую мелодию,которую слышит весь лазарет. Волшебство этого места гораздо прекраснее, чем того заслуживает королева, но Уна… Я рада. Я рада, что у неё может быть это.

Вчера заходила Порция. Она вырастила для Уны гардении — её любимые цветы — и принесла ей на ужин томатный суп. Ещё одно любимое блюдо. Я не знала об этом, но Порция знала. Я не уделяла этому должного внимания. Я не была умной. Я устраиваю ноги на неудобном стуле с прямой спинкой, на котором просидела более семидесяти двух часов, и распутываю волшебное одеяло, которое снова оборачивается вокруг моих ног, как только я его сбрасываю.

— Если ты будешь хмуриться ещё сильнее, даже твои гены оборотня не смогут разгладить твои морщины, — говорит Уна, делая ещё один деликатный глоток.

Я срываю вязаное кремовое одеяла со стула и швыряю его через всю комнату. Оно скользит по полу в нашу сторону.

— Меня не волнуют морщины.

— А должны. — Уна протягивает руку, и одеяло скользит по её телу, укрывая его с задумчивым вздохом. — Ты не будешь вечно юной и прекрасной. Только на ближайшие несколько столетий.

С натянутым смехом я убираю мягкие кисточки с её подбородка. Рыжие волосы прилипли ко лбу после нескольких дней борьбы с лихорадкой, коричневая униформа горничной превратилась в грязные тряпки. Ей нужна новая одежда. Принять ванну. Но порезы от серебра продолжают кровоточить — какая-то тёмная алхимия или проклятие, призванное продлить её мучения. Свежая марля уже снова пропиталась.

Я сжимаю рукой подлокотник кресла и ломают его пополам. Остальная мебель в комнате ахает.

— Прекрати сейчас же. Ты целыми днями хандришь здесь, — огрызается Уна. Рука сама собой прилипает к спинке стула, и я чувствую себя всё более неуютно. — Могу добавить, что безрезультатно. Твои сердитые взгляды и ворчание определённо не излечили мою ногу.

Она поднимает импровизированный, с просочившейся кровью гипс высоко в воздух, и я не могу оторвать от него взгляда.

— Это была моя вина…