Книга Связана с Мараком, страница 12 – Каллия Силвер

Это была камера наблюдения.

Камера контроля.

Кариан стоял неподвижно перед изогнутой голографической стеной. Его высокий силуэт был окутан слоями морской нити и тени. Руки сложены за спиной. Маска — гладкая, безликая, из обсидианового сплава — поблёскивала в мягком свете, прорезанная серебристыми сигилами рода. Щупальца лежали неподвижно, свернувшись в безупречные кольца под ним.

Для других эта неподвижность казалась бы мёртвой. Но для тех, кто знал Мараков, всё было иначе.

Это была дисциплина.

Сдержанная власть.

Образ перед ним мерцал — полупрозрачный экран, зависший в воздухе, созданный сенсорной матрицей корабля. Это не было наблюдением в человеческом понимании.

Это была связь.

Он ощущал температуру в её комнате. Чувствовал вибрацию звука. Прослеживал движение её дыхания.

И она была там.

Леони.

Человеческая женщина.

Она медленно ходила по покоям, приготовленным для неё, — босая, настороженная, окутанная халатом, которым её облачили его служители. Она выглядела маленькой среди арочных стен и текучих линий маджаринской архитектуры — мягкая, тёплая искра на фоне металла и биосвета.

Она провела пальцами по полке — несмело, затем увереннее. Коснулась изгибов чужой мебели, будто проверяла, реальна ли она. Смотрела вокруг постоянно, широко раскрытыми, тревожными глазами.

Он смотрел на неё долго.

Гораздо дольше, чем собирался.

Его завораживало то, как она двигается. Неуклюже — для йерак. Её конечности были короче, движения — более неровные. Но в ней всё же была грация. В наклоне головы. В движении рук. В том, как волосы касался её щёк, когда она резко поворачивалась.

Волосы, падающие, как чёрный шёлк.

Дикие.

Неприручённые.

Мерцающие, словно морские водоросли, пойманные течением.

Её кожа… солнечная. Вот слово, выученноеиз земных данных. Свет касался её тела, оставляя тепло. Золотистый оттенок, наполненный жизнью — как поверхность её планеты: яркой, живой, цветущей. Она была создана миром, который дышит солнцем.

Совсем не как Люксар.

Его народ родился во тьме. В давлении глубин. Свет отсутствовал — и их тела потеряли пигмент, приобрели люминесценцию. Они научились выживать. Но кожа Леони рассказывала другую историю. Не о выживании — о жизни.

Она была чужой во всём.

И всё же…

Его взгляд задержался.

Не только на её лице — хотя он изучал и его. Широкие, выразительные глаза — слишком белые, слишком мягкие. Тёплые карие радужки. Когда она смотрела в отражающие панели комнаты, он понимал: она пытается увидеть себя. Понять, кем теперь стала.

Пленницей. Вещью. Новизной.

Или чем-то большим.

Он наблюдал, как она садится. Тянется. Заворачивает халат, будто тот может защитить её. Она бормотала себе под нос на своём земном языке — мягкие слоги, странные ритмы. Он не понимал слов.

Но понимал эмоцию.

Напряжение.

Раздражение.

Смятение.

Страх.

Однажды она подняла глаза — в пустоту — и вздохнула. Это простое движение пронзило его.

Тихий, горький вздох.

Затем она легла на кровать. Взор устремился к потолку. И постепенно её лицо изменилось. Веки опустились. Дыхание стало глубже.

Наконец — сон.

Кариан не двинулся.

Он мог стоять так часами. Днями. Мараки были способны к идеальной неподвижности — словно статуи, высеченные из самой силы. Но сейчас неподвижность была не дисциплиной.

Это было восхищение.

И под ним — кое-что ещё.