Онлайн книга «Частная практика»
|
— Иди… иди ко мне… — шелестит ветер. Или тот, кто прячется в нём. И Гремислав послушно бредёт на голос, тон которого меняется. Теперь в нём слышится неприкрытое торжество. — Ближе! Голос уже звучит и вовне. А жорник рядом. Он прямо лучится довольством. Босой. Без куртки. И обындевевшими волосами. С лицом, залепленным снегом. Мёртвые губы растягиваются в улыбке, а руки хватают за воротник лилового пуховика — еле нашли подходящего размера — и подтягиваютГремислава поближе. — Вот ты и попалась, дорогая… — шепчет тварь в лицо. — Хрен ты угадал! — вырывается у Гремислава. Потом приходит мысль, что это он от брата нахватался дурных слов. Тварь замирает. На мгновенье всего. И этого мгновенья хватает, чтобы перехватить одну руку, а вторую стряхнуть, и высвободившись резко, без замаха, вогнать клинок туда, где смыкались рёбра. Нож слегка цепляет мешковатую одежду, продавливая и пуховик, и то, что под ним, а потом проваливается, высвобождая в тело заложенный заряд тёмной силы. Как Погожин матерился… Нельзя. Не перенапрягаться. Не истощать себя. Собственную предлагал, но целительскую тварь просто сожрала бы с превеликою радостью. А вот эта… жорник дёрнулся было, пытаясь соскочить с клинка, потом застыл, вперившись чёрными злыми глазами. — Х-хитрый… — прошипел он. — Н-некромант… нашла тварь… тварь… Ноздри его раздувались. — Это всё она… сестрица… надо было отправить… следом отправить… сожрать… но нет, побоялся… расстроилась бы. — Скажи ещё, что жену расстраивать не хотел. Губы растянулись. И теперь стало очевидно, что лицо вот это совершенно точно — маска, которая трещит и сползает. — П-побоялся… с-сдохнет до с-сроку… пока выродки в с-силу не войдут. А вот это уже походило на правду. — Славка! — донеслось сквозь завывание ветра. — Славка, мать твою… — Но ты просчитался, некромант… — жорник вдруг дёрнулся, подался вперёд, всем телом своим нанизываясь на клинок. — И не в первый раз, смотрю… И Гремислав ощутил, что сам немеет. И голова кружится. И печати, которые должны бы рассыпаться, впиваются в тело, в самую душу, тянут его к твари. А та скалится, довольная донельзя… — Просчитался… — шепчет, сдавливая щеки ледяными лапами и тянет голову к себе, губы к губам. — Я тебя сожру. — С-сука! — этот крик раздался совсем рядом за секунду до того, как рукоять ножа осыпалась прахом, как взлетело покрывало метели, спеша заслонить Гремислава и жорника от прочего мира, стирая сам этот мир. — Оставь моего брата, с-сука! А следом, проламывая лёд и холод, полыхнуло светом. Ярко. Мощно. Так, что тварь, взвизгнув, отскочила. Гремислав ещё успел услышать гром. Где-то совсем рядом… над ухом прямо… В ту ночь тоже гремело. Гроза. И во флигеле, гдеему отвели комнату, звук этот слышался ясно и чётко, так, будто бы гремело прямо за стеной. И шелест ещё. Шорх-шорх… шорх-шорх. Скребётся кто-то. А потом добавляется ещё один звук. Скрип. Лёгонький такой. И тишина. Снова скрип. Снова тишина. Ненадолго. Мгновенье или два. И осторожный стук в дверь? — Вы не спите? Вы ведь не спите… — дверь приоткрывается. — Мне нужно с вами поговорить! Это важно… очень важно. Тень ложится на порог. Голос… И боль. — Братуха! — орёт кто-то, мешая сосредоточиться. — Чтоб тебя… братуха, не смей! Эй ты, хрыч целительский… Кто так разговаривает с целителями? |