Книга Кузнец, страница 160 – С. И. Вендел

— Ты не можешь.

— Я не принимаю этого.

— Ты ничего не сможешь сделать, Хакон. Ты…

Просто кузнец.

Он замер.

Эйслинн выпрямилась, сидя у него на коленях, и посмотрела на него с сожалением.

— Единственное, что остаётся, — ждать, — поправилась она. — Мне нужно время.

— Ты бы отдала свою руку.Свою жизнь.

— Да.

Его губы скривились от презрения.

— Это слишком высокая цена.

Он понял, что она согласна, по тому, как плотно сомкнулись её губы, но она не сказала ни слова.

Горло Хакона сжалось от слов, которые он не мог произнести. Он хотел умолять её позволить ему убить Баярда. Хотел, чтобы она снова пришла к нему — как прежде. Хотел, чтобы она принадлежала только ему. К чёрту политику. К чёрту весь мир.

Хотел унести её в ночь — и никогда не оглядываться назад.

Они сидели в немом тупике, не находя слов.

Его сердце начало учащённо биться — связь с ней, эта нить между ними, натянулась до предела. Дистанция росла, пропасть расширялась с каждым мгновением, и он не знал, как до неё дотянуться.

То, что было между ними, оказалось новым, хрупким, и впервые он по-настоящему испугался, что оно не переживёт зиму.

Но тут, в тишине, новые слёзы брызнули из её глаз. Безнадёжность исказила её черты, когда она прошептала:

— А что, если мой отец умрёт?

Её губы разомкнулись, обнажая зубы в гримасе отчаяния, но Хакон не позволил этому случиться. Он снова притянул её к себе, уничтожив дистанцию.

Это Хакон понимал. Горе и то, как оно разрывает тебя изнутри. И ещё хуже — скорбь о том, кто ещё не ушёл. Хакон наблюдал, как смерть шаг за шагом приближалась к его деду, и никакие мольбы или отрицание не могли её остановить. Вся его любовь, сила и желание изменить реальность оказались бессильны перед лицом смерти. Она всегда приходила. В свой срок.

Он знал, однако, что эти слова не принесут утешения. Это не то, что он сам хотел бы услышать в последние часы своего деда, и не то, что сказал бы теперь своей паре

— Он силён, — сказал Хакон. — Это не его судьба.

Слёзы заглушали её слова, пока она прижималась к нему.

Хакон встал, бережно прижимая её к себе. Когда он начал гасить свечи, она запротестовала, настаивая, что должна закончить письма.

— Они подождут.

Покои постепенно погружались во тьму — Хакон оставил гореть лишь один фонарь, когда взял его и перенёс Эйслинн в смежную спальню.

В комнате доминировала роскошная резная кровать с четырьмя столбами. Тяжёлые зелёные занавеси с вышитыми пасторальными сценами были подвязаны к столбам, а у изголовья аккуратной горкой лежали подушки.

Он поставил фонарь на прикроватный столики усадил её на постель. Встав на колени, развязал шнуровку её сапог и бережно освободил каждую ступню. Она наблюдала за ним через полуопущенные веки, пока его руки скользили под юбками, отыскивая завязки чулок. Тёплый шёлк скользил между пальцами, когда он стягивал их по округлостям ног.

— Утро придёт, — тихо сказал он. — И ты встретишь его сильной.

Её лицо поникло, и он испугался, что вот-вот хлынут новые слёзы. Но вместо этого она протянула руки, взяла его лицо в ладони. Их лбы соприкоснулись, и в тёплой темноте они слились в одном дыхании.

Его сердце ныло за неё и за всё несказанное и неизвестное, что их ждало.

— Я бы сделал для тебя всё, виния, — прошептал он. Она должна была понять — должна была увидеть, что всё, чем он был и будет, принадлежит ей. Её происхождение, политические игры — ничто из этого не имело значения. Он не откажется от неё — не мог.