Книга Год Дракона, страница 221 – Вадим Давыдов

– Они, наверное, прямо из Интернета продукты получают, эти холодильники, – пробормотала Елена, распахивая дверцу. – Пекорино – это такой твёрдый, жёлтый? С чёрной корочкой?

Пекорино, конечно, нашёлся. Елена нарезала сыр, налила мацони в подходящую кружку и поставила еду перед понтификом:

– Приятного аппетита, Падре.

– Спасибо. Присядь, дитя моё. – Он внимательно, пристально посмотрел на Елену: – Поговори со мной. Тебе станет легче, вот увидишь.

– Простите, святой отец, ибо я согрешила, – Елена присела напротив Урбана. – Каково это – годами выслушивать повествования о проступках, о преступлениях? И как при этом не утратить веру в людей, не потерять желания жить?

– Вот поэтому, дитя моё, – кто-то же должен вас выслушать? Расскажи мне.

– Ах, Падре…

Этот высокий, худой и красивый старик, невероятно ясный и живой для своих восьмидесяти пяти, которые недавно без всякой помпы и шумихи отметил, оказался потрясающим слушателем. Только за одно это умение в него можно было бы без памяти влюбиться. Елена, не ощущаяникакой дистанции между собой и понтификом, вдруг поняла, как не хватало ей такого внимания – уже много, много лет. Пожалуй, с тех самых пор, как не стало родителей, особенно – отца. Они же почти ровесники, подумала Елена. А Дракон? Нет, Дракон – это другое! Сидеть у него на кухне и раскрывать душу преемнику князя апостолов – кто бы ни напророчил Елене подобное каких-то полгода назад, был бы осмеян и уничтожен. А теперь слова лились из Елены потоком. И когда она, наконец, умолкла, понтифик погладил её по руке:

– Всё, что с нами случается, делает нас сильнее, если не убивает нас. Если бы не твоя беда, кто знает – стала ли бы ты той, кем стала? Встретила бы его? Полюбила бы? А он?

– Вина, Падре. А он…

– Беда, дорогая. Беда, – настойчиво повторил понтифик. – Я знаю, что с ним происходит. Он столько лет убеждал себя: такого не может случиться, он обречён на одиночество, и встретить свою единственную ему не суждено. Слава Всевышнему, он ошибся. Дай ему лишь немного времени.

– Сколько, Падре?!

– Не знаю, Елена. Не спеши. Вы так ещё молоды – оба.

– По сравнению с вечностью.

– И по сравнению с вечностью – тоже. Не забывай, дитя моё, – он еврей. У него особые отношения со временем и с пространством. И со Всевышним, конечно же.

– Да какой же он еврей, Падре, – улыбнулась Елена. – Он русский большевик, космическое переиздание.

– Ну да, – кивнул понтифик. – Да, но это – лишь одна из многих его сторон. Он идёт напролом, а молитва, учение для него – окольный путь. Но только такой мятежный дух мог поднять и повести за собой стольких людей. Ребе гневается на него, и это тоже по-человечески объяснимо. Он слишком похож на Спасителя.

– Что вы говорите такое, Падре?! – в ужасе прошептала Елена.

– Я знаю, что говорю. О, это так по-еврейски – спорить с Господом, отстаивать свою правоту, требовать справедливости: здесь, сейчас, немедленно. Да, он и сам временами тяготится тем, что взвалил на себя. Но если ты любишь его, ты должна разделить его ношу. Он всё ещё жалеет тебя, не уверен – готова ли ты.

– На что только я не готова, Падре!

– Тогда – не падай духом.

– Какие вы слова знаете, Падре.

– Я же люблю вас, дети мои, – светло улыбнулся понтифик.

– Что же теперь будет, Падре? Вы знаете?

– Нет, дитя моё, – я ведь священник, а не оракул.