Книга Целительница из Костиндора, страница 26 – Теона Рэй

– Болеет.

Старик едва заметно кивнул. Повернулся к народу.

ГЛАВА 8

Меланья тут же перестала плакать и во все глаза уставилась на Петра. Ей не на руку, если меня приговорят к казни: она ведь помогла с похоронами, а оплату получила не полностью.

Лукерья шептала что-то Верке на ухо, а та активно кивала.

Я взглядом искала в толпе Кузьму. Отчего-то очень хотелось увидеть предателя и, может, если получится, спросить, почему он так со мной поступил. Мы никогда не дружили, но и врагами не были. Может быть, обиженная на свою мать Лукерья наговорила ему гадостей о Клавдии да обо мне? Но если она это и сделала, то уже давно, а Кузьма был в хороших отношениях с моей бабушкой до того самого дня, пока меня не оклеветал.

Увидела я среди присутствующих и Глафиру с мужем. Их маленький сынок, наверное, остался с бабушкой и дедушкой, потому что на суд молодые родители пришли одни. Георгий не поднимал на меня глаз, а Глафира смотрела зло.

Я только усмехнулась про себя: мне жаль Мишку, но если он заболеет снова, то Глафире придется искать другого целителя. Все сострадание из моей души выжжено и уже не восстановится.

– Сегодня мы собрались здесь, – начал Петр, – чтобы выслушать обвинителей и обвиняемую.

– Что ее слушать-то?! – вскипела Лукерья, мигом оторвавшись от перешептываний со своей подругой. – Еще блудливым девкам слова не давали!

– Замолчи. – Староста стукнул концом посоха о землю. – Закон един для всех, и Анка не исключение. Я дам возможность высказаться всем, а уже потом решу, что делать.

– Да сжечь ее, и поделом, чтоб другим неповадно было! – раздался женский голос из-за ряда голов.

Толпа одобрительно зашумела, но быстро стихла. Петра побаивались – не так, как мою бабушку, но спорить с ним тоже хотели не все.

Я подняла глаза к небу. Мне дадут высказаться, но что я скажу – «простите и отпустите»? Вот и все, на что я способна под клятвой.

– Лукерья, тебе слово, – сказал Петр.

Я опустила голову и изобразила скучающий вид, чтобы не выдать свое волнение.

Тетка аж затряслась от охватившего ее возбуждения. Сделала шаг вперед и ткнула пальцем в мою сторону, обращаясь к людям:

– Анка околдовала моего мужа. Он сам признался, и вы все знаете это! В чай подлила гадости какой-то, в кровать затащила, а наутро у моего Кузьмы хворь срамная появилась! Нет, вы только представьте– она не просто колдовство против человека направила, так еще и заразила честного, любящего жену мужика! А детки наши как – вот скажите мне, как им жить-то теперь? Не приведи господи, зараза эта на них распространится! Да и сама Анка явно же шляется, раз больна! Чьего еще мужа она окрутила? Твоего? А может, твоего? Вы поспрашивайте их, поспрашивайте!

Я открыла было рот, чтобы сообщить, что хворь Кузьмы не способна перейти на детей, но тут же его захлопнула. Выслушаю молча, дождусь решения Петра и вернусь домой. Ну или на костер.

Меня никто не услышит, даже если во весь голос кричать буду. Людям все равно.

– Астап, теперь ты. – Староста повернулся к своему советнику.

Я удивленно вскинула брови. Мы вроде бы тут собрались обвинять меня в колдовстве против Кузьмы, а что может сказать Астап? Он свечку не держал. Или сказал кому, что держал?

Астап так же сделал шаг вперед, и Лукерья недовольно отступила. Верка подхватила ее под руку, а та притворилась, что ей поплохело. Краешком платка принялась обмахиваться, глаза закатывать, будто собиралась чувств лишиться.