Книга Сны с чёрного хода 2, страница 85 – Алексей Небоходов

В девяностые годы, когда некоторые слабовольные элементы выступали за смягчение контроля, он доказал свою приверженность принципам марксизма—ленинизма, войдя в Политбюро как надёжный товарищ, убеждённый идеолог, но главное – эффективный организатор, способный сочетать дисциплину с гибкостью экономического управления. Его инициативы позволили укрепить советскую промышленность, нарастить объёмы экспорта, а также ввести прогрессивные системы цифрового контроля, обеспечивающие равномерное распределение благ среди трудящихся.

На экране мелькнуло несколько фотографий. Молодой, сосредоточенный Чубайс за трибуной, с карандашом в руке, уверенно объясняет аудитории концепцию сбалансированного планирования. Чубайс на заводе, в защитном халате, пристально всматривается в конвейер, обсуждая с рабочими улучшения в системе нормирования труда. Чубайс с руководителями крупных предприятий, указывающий на диаграмму, демонстрирующую беспрецедентный рост показателей выполнения пятилетнего плана.

Но именно после кончины Генерального секретаря Щербицкого начался ключевой период в его биографии. КПСС стояла перед вызовом: старая партийная гвардия требовала сохранения традиционной системы, но молодые технократы настаивали на необходимости модернизации методов управления. Советский Союз не мог позволить себе колебаний, и партия сделалаединственно верный выбор – передать власть проверенному, но прогрессивному лидеру, который не только свято чтил заветы Ленина, но и умел применить их в эпоху цифровых технологий.

Так, на XXXIV съезде КПСС в две тысячи двадцатом году народное доверие получило воплощение в конкретном политическом решении: Чубайс был единогласно избран Генеральным секретарём партии, став воплощением идеи, что только строгое планирование и партийная воля могут обеспечить стабильность и процветание страны.

Лия пыталась осознать, насколько этот текст был правдоподобен, но ощущала, что память её пуста, а альтернативных сведений просто не существовало. История, изложенная перед ней, звучала не как исторический факт, а как неизбежность, как догма, закреплённая в тысячах книг, статей, выступлений и памятников. На экране продолжали появляться цитаты из "Железного Толика", её собственного произведения, где подробно, с литературным мастерством описывался путь молодого, честного, целеустремлённого Анатолия Чубайса, прошедшего сквозь трудности, пронёсшего в сердце заветы коммунистической идеи и приведшего страну к новому уровню управляемого совершенства.

"Страна нуждалась в нём. Партия верила в него. Народ шел за ним, ибо знал: Чубайс никогда не свернёт с пути, указанного великим Лениным."

Она чувствовала, как её дыхание становится прерывистым. На экране продолжал транслироваться материал, излагающий её собственные заслуги: Лия Соломина, главный идеологический писатель современности, чьи труды формируют сознание миллионов советских граждан, чьи книги входят в обязательную программу обучения, чьё слово создает завтрашний день.

Но где она на самом деле? И было ли вообще какое—то другое прошлое?

Лия проснулась с ощущением внутренней тяжести, словно во сне она несла на себе груз, который так и не смогла сбросить. Сон был беспокойным, но проснувшись, она не могла вспомнить его деталей, лишь тянущее чувство тревоги, едва уловимое, но непреклонное, продолжало висеть в воздухе. Она села на кровати, провела рукой по лицу и глубоко вдохнула. Её комната – просторная, стерильная, наполненная искусственным светом, не имеющим источника, – не изменилась. Белые стены, гладкие поверхности, отсутствие личных вещей. Всё было слишком правильным, слишком выверенным.