Книга Безумная вечеринка зомби, страница 114 – Джена Шоуолтер

— Да, а ты делаешь эту крутую штуку с запястьем, которая превращает твои мечи в ножницы. У тебя плавные движения. Когда это делаю я, то выгляжу как трехлетний ребенок, пытающийся резать по линиям.

— Ты никогда не промахиваешься, — говорит она. — Иногда мне приходится корректировать прицел.

— Ты не боишься иголок. Я вижу одну и начинаю плакать, как ребенок.

— Я никогда не видела, чтобы ты плакал.

— Я плачу внутри.

Она закатывает глаза.

— Ну, у тебя классные татуировки.

Я потираю ту, что находится в центре моей груди. Сердце, которое я постоянно пополняю по мере того, как умирают мои друзья.

— Твои татуировки превосходят все остальные. Я знаю, что ты сделала компас, но что насчет остальных?

— Я сделала все, до чего смогла дотянуться. Остальное сделал Ривер.

Круто.

— Я знаю, кто сделает мне следующую. Подсказка… ее имя начинается на Милла и заканчивается на Маркс.

— Ни за что. Единственный человек, которому я когда-либо делала татуировку, — это Ривер, и то только потому, что он может исправить все, что я испортила.

— Недостатки присущи человеку, — говорю я ей. — Мне нравятся недостатки.

На ее лицо возвращается улыбка, медленная и яркая.

— Мне всегда нравилось рисовать, и однажды Ривер решил, что хочет сделать татуировку. Он украл оборудование и заставил меня практиковаться на апельсинах. Когда решил, что я достаточно хороша, он попросил меня скрыть некоторые из его шрамов.

Шрамы, сделанные их дерьмовым отцом.

— Почему «Предательство»?

Она колеблется.

— Это напоминание о том, что цена предательства слишком высока.

Да. Всегда.

— Почему у тебя на ноге розовая ленточка?

Ее охватывает грусть.

— Когда я была маленькой девочкой, Кэр и я… Мы… — у нее дрожит подбородок. — Я любила танцевать.

Осторожно, намеренно сохраняя легкий тон, я говорю:

— Ты можешь говорить со мной о ней. Яникогда не буду использовать ее против тебя.

Милла напрягается, а затем вздыхает.

— Я забыла, что ты видел ее смерть. Но это тяжело, знаешь ли. Я хочу почтить ее память, но даже ее имя напоминает мне о вине и сожалении. Я не защитила ее.

— Ты была ребенком.

— Я могла бы рассказать кому-нибудь о том, что происходит.

— Ты была напугана.

— И этот страх дорого мне обошелся. Когда она умерла, часть меня умерла вместе с ней. Лучшая часть. Ее часть. Она делала меня целой. Теперь я лишь наполовину человек, если в этом есть какой-то смысл.

— Винить себя и сожалеть должен твой отец, душечка, а не ты.

— Легко сказать, но труднее принять.

Я крепче сжимаю ее руку, давая понять, что я здесь и никуда не уйду.

— Мы хотели стать балеринами, но у нас не было денег на уроки. А даже если бы и были, мы бы не пошли, потому что все тело, от плеч и ниже, было покрыто синяками. Розовая лента напоминает мне о ней, о нашей мечте. Всегда надеяться на что-то лучшее.

Я убираю волосы с ее щеки.

— И никто никогда не замечал этого, не вмешивался и не пытался тебе помочь?

— Мы часто переезжали. Мама учила нас на дому, пока не ушла. И мы носили кофты с длинными рукавами круглый год, даже летом. Никто никогда не спрашивал, почему.

Я никчемный кусок дерьма. Эта девушка побывала в аду и вернулась обратно — множество раз, — а я только усугубил ее проблемы.

— Зачем тебе компас? — я провожу большим пальцем по ее запястью и удивляюсь, когда ее пульс подскакивает. — Чтобы найти дорогу?