Книга Три желания, страница 38 – Ольга Придакова

— Чем могу служить?

— Мне нужна работа. — я не стала ходить вокруг да около, — И угол.

— Прости, девонька, но мне не нужны помощники. — окинул он меня оценивающим взглядом.

Ну, да, деревенщина! Юбка, когда-то бывшая шоколадного цвета, от которого остался лишь светло-коричневый намек, хоть и крепкая, но невзрачная и запыленная. Башмаки, с потертой и местами лопнувшей кожей, сбиты на носках. Дешёвая душегрейка и сатиновая рубашка. Растрепанная русая коса, кончик которой я, в волнении, теребила — ни стати, ни возраста! Пигалица с улицы! Всё понимаю, но деваться некуда, поэтому делаю ещё одну попытку, — Я лечить умею и в травах разбираюсь.

— А лицензия на лечение у тебя есть?

Молча мотаю головой.

— Ну вот, когда получишь, приходи. А сейчас мне не нужны проблемы с законом! Ещё не хватало в каталажку загреметь по доброте душевной! — довольно грубовато спровадил меня лекарь и, потеряв ко мне интерес, вновь занялся своими делами.

Ничего не оставалось как выйти вновь на улицу. Я добрела до чахлого деревца, росшего на краю площади у одной из улиц и уселась прямо на землю. Ноги не держали. Желудок потихоньку начинал подавать голос, потому что судя по солнцу, дело близилось к обеду.

Я помнила по фэнтезийным романам, которые мне подсовывала Семёновна (уж очень она их любила и старалась и нас с Петровной приобщить к ним), что к попаданкам срочно кто-то бежал на помощь или, на худой конец, им удавалось устроиться на работу в тепленькое местечко, типа трактира. А ещё появлялся принц, лорд, герцог (нужное подчеркнуть) и брал над ней шефство. И где, я вас спрашиваю, они все? Что-то мне никто не спешит помогать. Вот такие нерадостные мысли бродили у меня в голове, пока я сидела и усмиряла собственный желудок. Потом поднялась и направилась по улице вдоль домов, что выглядели попроще, но всё же основательно, надеясь по дороге придумать какой-нибудь выход. Главное двигаться, решила я.

Одноэтажные,двухэтажные, деревянные, крытые железными крышами, дома были похожи как братья и всё же отличались друг от друга. Кто-то сверкал многочисленными окнами, а кто-то повернувшись боком, выставлял напоказ глухую стену. Кто-то приглашающе распахивал широкие двери, показывая радушие, зазывая большой вывеской заглянуть на огонёк. А были такие, что запирались на все засовы и насупившись, глядели из-под наличников, мол, не пущу! Мимо таких я проходила, а вот перед редкими вывесками немного притормаживала, всё никак не осмеливаясь зайти хоть в один из них.

Прохожих здесь было меньше, но попадались. Женщины, с плетеными корзинками, набитыми снедью, спешили домой, чтобы приготовить обед. Босоногая ребятня копошилась в пыли возле ворот под присмотром детей постарше. Чем дальше от площади, тем больше городок приобретал домашний, деревенский вид. Тем уже становилась улица, тем меньше было на ней людей.

Солнце зависло прямо над головой и у меня от жажды и голода вновь закружилась голова. Колдовать в незнакомом городе и среди белого дня я боялась, трактиры и ночлежки остались позади. Нужно было возвращаться, а сил уже не хватало. Приметив небольшой домик, спрятавшийся за двухэтажным своим собратом и казавшийся на его фоне игрушечным, поплелась к высокому забору, почти закрывающему всё строение. Ворота оказались заперты, но набравшись наглости, я постучала. Очень долго никто не выходил и я собралась было снова постучать, как створка отворилась и из-за неё выглянула молодая измождённая женщина в глухом, под горлышко, коричневом платье и длинном светлом переднике. Волосы, заплетенные в косу и убранные короной на голове, бледно-розовые тонкие губы, тоскливый взгляд серых глаз, светлая, тонкая кожа… Её можно было бы назвать симпатичной, если бы не какая-то обречённость, сквозящая во всем облике. Она оглядела меня усталым взглядом и произнесла: