Онлайн книга «Нелюбый»
|
Зато Мстиша, наконец, сумела отбить у Хорта Векшу. Воевода долго сопротивлялся и с большой неохотой согласился привезти девушку в терем, и Мстислава не знала, гневаться ли на него или радоваться за Векшу, потому что намерения Хорта становились вполне ясны. Воссоединение прошло в смехе и слезах. — Простишь ли меня? — спросила княжна, прижимая к своей груди худенькие руки чернавки, и та кивнула, рдея и утирая мокрые ресницы. Как и полагалось в канун свадьбы, первым делом Радонега прислала за Мстишей печь каравай. В большой стряпущей избе княгиня собрала ближних боярынь с дочерями и девушек-прислужниц, и с весёлыми песнями все сообща принялись за дело. Пушистую пшеничную муку просеяли в огромные ночвы, смазанные мёдом, чтобы молодым жилось сладко. Женщины дружно запели: Благослови, матерь-Пряха, Каравай месить! Ладо, ладо, Яровой месить! Мстише вручили чарку водки и велели влить в тесто — для радости и веселья, объяснила улыбавшаяся Радонега. Княгиня зорко следила, чтобы всё делалось «как праматери завещали», и тесто творить велела непременно ладонью, а не кулаком, да обязательно посолонь. Когда над дежой набряклапухлая шапка, принялись катать каравай. Векша опоясала его затейливой косой из теста, а верхушку девушки украсили птичками, звёздами, солнцем и месяцем, припевая: Да валю, валю, каравай ли, Да и с правой руки на левую, Да на золоты пальцы, На серебряны персты. Да подуй, подуй ветер, Да со чистого поля, Да со широкого раздолья. А у нашей светлицы Хороши все девицы. Хорошо каравай лепят, Хорошо снаряжают, Да маслом поливают, Да сыром посыпают. Переложив каравай на лопату, девушки передали его старшей боярыне, которая ловко скинула хлеб в печь, а потом заставила остальных подпрыгнуть, чтобы каравай как следует поднялся. Мстиша улыбнулась, вспоминая весёлые песни и смех. Ей нравилась Радонега. Она, как когда-то Гостемила, старалась сделать всё, чтобы промеж них установился лад, и на сей раз Мстислава ничего не испортит. Как и с Гостемилой, их с княгиней роднила любовь к одному и тому же мужчине, но нынче Мстиша знала, каких ошибок стоит остерегаться. Девушка вздохнула и, стянув края любимой камчатой шубки, тревожно посмотрела на небо. Снег считался доброй приметой и сулил счастье молодым, но на душе было неспокойно. Она обвела рассеянным взглядом раздетую берёзовую рощицу. Розовеющие стволики сиротливо жались к стене закутанных в глухие зелёные покровы елей, точно нищенки к боярскому тыну. Где-то в глубине сердца копошился червячок сомнения, и Мстиша не понимала, что с ним делать. Был ли это обычный страх невесты перед новым витком жизни, или дело было в том, кем являлся её жених? — Вот ты где, госпожа! — раздался позади Мстиславы полный облегчения голос Векши. — А я уж с ног сбилась, потеряли мы тебя. Пожалуй в мыльню, княжна. Пора. Мстислава знала, что должна была сопротивляться девушкам, что повели её в баню под звон печных заслонок и жалобные причитания. Что вода, набранная в трёх колодцах, должна была смывать её горькие слёзы, которыми бы она провожала свою волю и девичью скруту. Что следовало отбиваться, когда Векша принялась расплетать её косу. Но своё Мстиша выплакала ещё в Медыни, а что до косы, то она не могла дождаться мига, когда её расплетёт сам Ратмир. Впрочем, она получила от него привет. В обмен на отправленную ему свадебную рубашку, сшитую и украшенную Мстишиными руками, что Ратмирдолжен был по обычаю надеть в их первое утро, княжич прислал серебряный поднос с банными дарами. На нём лежал брусок заморского, цвета топлёных сливок мыла, веник из чабреца и полыни, перевязанный шёлковой лентой, и деревянный гребень. Мстиславе хватило одного взгляда, чтобы узнать руку, испещрившую ясеневую гладь листьями папоротника, и на душе сразу стало теплее. Она знала, что, вырезая затейливые узоры, Ратмир думал о ней, и когда деревянные зубцы коснулись распущенных волос, Мстише показалось, будто сам княжич гладит её, успокаивая перед завтрашним днём. |