Книга Ночная радуга, страница 178 – Жанна Володина

— Что-то не так? — настаивает на ответе отец.

— Всё так, — не поддаюсь я на внутреннюю провокацию, которую, как оказалось, я могу устроить себе сама и без посторонней помощи. — Твой шпион окончательно раскрылся.

— Виктор? — удивленно спрашивает отец. — Что значит раскрылся?

— В прошлый раз вы устроили липовую аварию, чтобы отвести подозрение от Виктора Сергеевича, — напоминаю я. — Сейчас у Верещагина не будет сомнений, что он работает на тебя.

— Естественно, — просто соглашается отец. — Если бы он не был настолько самонадеян, он бы сразу это понял. А он решил, что может перекупить у меня моего человека. Это более чем наивно, дорогая.

— Но ты же именно на это и рассчитывал? — спрашиваю я. — Разве нет?

— На это, — спокойно соглашается со мной отец. — Это часть большой и достаточно нервной игры. Но тебе же не нравится это слово.

— Не нравится, — подтверждаю я, уж купаясь в ледяном бассейне, который, вместо ледяного коктейля, в моем больной воображении, воспалившемся только к тридцати годам, наполнил для меня Игорь в своем коттедже.

— Слово — фикция, придумка, — отец снова смотрит на огонь, который неровно освещает его строгое лицо, то выхватывая острый взгляд, то пряча его в тени. — На самом деле, конечно, это не игра вовсе.

— А что? — шепчу я, загипнотизированная языками пламени.

— Жизнь, — отец добивается моего ответного взгляда. — Молод еще твой Верещагин, чтобы тягаться со мной. Ненависть и месть никогда не принесут ощущения полной победы, даже достигнув цели.

— По себе знаешь? — интересуюсь я хладнокровно.

— По себе, — безропотно соглашается Вяземский Илья Романович.

— Скажи мне, — прошу я отца. — Зачем тебе были нужны отношения с женой друга? Разве это дружба, если ты обманываешь его? Или это такая невыносимаялюбовь?

Отца совершенно не удивляют мои вопросы. Но он не собирается на них отвечать. Я вижу это по его сощурившимся глазам и потемневшему лицу.

— Как ты живешь столько лет с таким грузом? — снова задаю я вопрос, который, скорее всего, останется без ответа. — Тебе твой друг не снится?

Отец молчит, никак не реагируя. Встаю, чтобы уйти к себе. Невыносимо тоскливо. Когда я уже берусь за ручку двери, слышу неожиданный ответ:

— Снится. Но не Верещагин. Много чести!

Застываю спиной к нему, но не оборачиваюсь и не выхожу, а спиной же задаю новый вопрос:

— Когда ты отвезешь меня домой, к маме?

— Я прошу тебя сопровождать меня на один прием. Через три дня. На следующий день после него я тебя увезу. Даю слово, — такой ответ получает моя гордая и прямая спина кандидата в мастера спорта по художественной гимнастике.

Прижавшиеся друг к другу Варька и Сашка слушают по скайпу мой рассказ о последних событиях, затаив дыхание.

— Значит, Верещагин и правда не знал, — размышляет Варька. — Ни о Ковалевских, ни том, что тот охотничий домик принадлежал его отцу.

— Думаю, да, — отвечаю я, чувствуя, как разлука с девчонками обостряет непонятную тоску, которая поселилась внутри меня с того момента, как я вместе с Аркадием Викторовичем села в «Победу».

— А что его отец? — напоминает Сашка. — Он что с собой сделал?

— Не знаю, — нервно вздыхаю я. — Он не ответил. Разозлился.

— А твой отец? — интересуется Варька, с сочувствием глядя на меня своими волшебными зелеными глазами.

— А он о семье Верещагина вообще ничего не говорит. Никиту называет слишком молодым, чтобы с ним тягаться. Да еще эти слова — «много чести» — про Верещагина-отца, — отвечаю я, ложась на кровать с планшетом в руках.