Книга Попаданка в рабыню, или Закон – это я!, страница 13 – Ивина Кашмир

Он открыл рот, но я уже кивнула клиентке и указала на документ.

– Вот это – доказательство, что кондитерская была зарегистрирована на вас до брака.

– Но...

– Но-но, – перебила я, переведя взгляд на мужчину, кипевшего от гнева. – У вас остается ровно сутки, чтобы добровольно отказаться от притязаний. Иначе... встретимся в зале заседаний. Я туда в последнее время захожу, как к себе домой, – соврала я с милой улыбочкой на лице.

Мужик, конечно, слушать меня не стал. Стукнул кулаком по столу и выскочил из кондитерской.

Дикарь. Слов нет.

И как бедняжка все эти годы жила с этим чудищем?

В суде я разнесла его в пух и прах – спокойно, четко, аргументированно.

Даже судья с восхищением взирал на меня. Чем-то напоминая моего супруга, тот тоже в последнее время на меня слюной капает.

Мужик с пеной у рта доказывал, что кондитерская – его, просто потому что он мужчина. И плевать, что жена получила ее до брака.

Когда решение объявили в нашу пользу, клиентка разрыдалась прямо в зале.

Я просто гордо поправила воротничок и вышла, не оборачиваясь.

Слухи поползли сразу.

Говорили:

– Женщина в мантии!

– Баба против мужиков!

– Ведьма, иначе не объяснишь!

А мне ни жарко, ни холодно. Через пару дней в дверь постучала следующая клиентка. Потом еще. И понеслась.

Домашний террор, пьянки, измены, тупой быт. У кого-то муж-абьюзер, у кого-то просто балласт.

А я? А я вытаскивала их из болота. Находила лазейки, копалась в грязном белье, помогала всеми доступными способами.

Работа пошла.

Впервые за все это время я дышала полной грудью. Пусть мир этот чужой, пусть тело не мое, но справедливость – моя стихия.

И мне абсолютно все равно, что я в обществе, где женщинам полагается не высовываться. Пока у меня есть язык, мозг и чернильное перо, я не проиграю.

Погрузившись в свою стихию, счастливо улыбалась каждому новому дню.

Меня даже перестал раздражать новый мир и клеймо на правом запястье, которое я тщательно скрывала по длинными рукавами простых платьев. Уже не болело, и то, как говорится, хлеб.

Дома появлялась все реже, а Эдмунд все больше раздражался.

Будь моя воля – сегодня бы переехала жить в свой кабинет. Спала бы на рабочем столе, среди бумаг и законов.

Но так делать нельзя.

Во-первых, у нас договор. Во-вторых, все, что я сейчас имею, благодаря стараниям моего благоверного.

Он подал мне руку помощи, когда я остро в ней нуждалась. Обогрел, приодел, дал кров, поселил надежду...

Скрипя зубами, я каждый вечер ехала обратно в поместье, тратя на дорогу два бесценных часа своей жизни.

Ужинала в одиночестве и чинно ложилась спать на двухспальную кровать, ощущаю себя принцессой.

Принцессой с чешуйчатой броней и диким желанием взломать патриархальный строй.

И я его взломаю, можно не сомневаться.

В свободное от работы время продолжаю изучать законодательство, терпеливо записывая в блокнотик поправки, улучающие положения женщин в империи.

После двух-трех успешных дел, в которых бедные и несчастные женщины больше таковыми не являлись, мне пришло странное письмо.

Письмо с императорскими вензелями.

Тяжелый пергамент, плотная сургучная печать, запах дорогих духов и... ощущение беды.

Почерк ­– вычурный, витиеватый.

Приглашение. На аудиенцию. К советнику императора.

В горле пересохло.

Что от меня может понадобиться власти?

И почему, черт возьми, у меня не покидает чувство, что после этой встречи моя жизнь снова перевернется с ногна голову?