Книга Биение истинного сердца, страница 143 – Айя Кот

— Ничего. — Арсений качает головой, прикрывая глаза. Внутри усиленно копошатся страхи и сомнения, которые теперь ничто не ограничивает. Не так много, как раньше, конечно. Теперь Арсений их хотя бы чувствует и может отделять назойливое «последний раз, значит последний. Ничего не получится». Но на нервы всё равно действует. — Темно, вода горит чернотой, звуки, смешанные во что-то одно.

— Плохо. — Есения тяжело вздыхает и вдавливает педаль газа в пол. — Прости.

— За что? — Арсений хмурится, не открывая глаз, и направляет холод на место жжения. Все мучительные «а что, если», «а как», «а почему», он старается затолкать куда-нибудь в неприметный уголок, чтобы не мешались. Хватитодной Есении, которую переполняла паническая решительность.

— Я должна была продумать этот момент. Должна была заметить. Должна была поймать до того, как ты рухнешь на самое дно. Должна была предвидеть это…

Арсений хмуро открывает глаза. Есения вцепилась в руль, словно они летят прямиком в пропасть, а не едут по пустынной дороге. И на лице застыло такое напряжение, что Арсению становится не по себе. Он осторожно кладёт руку на колено Есении и слегка сжимает, пропуская через пальцы немного энергии. Буквально капельку, ибо внутри чувствуется какое-то не сильно приятное опустение после подпространственного дна.

— Должна, должна, должна… — Арсений качает головой и с облегчением выдыхает, когда Есения наконец сворачивает во двор. — Не слишком ли много?

— Арсений, ты не понимаешь… — Есения поджимает губы, паркуясь.

— Прекрасно понимаю, Есь. — Арсений цокает, отстёгивая ремень. Вдвоём падать в панику нельзя. И в данном случае Арсеньево незнание — сила, за которую он цепляется, чтобы обоих удержать над поверхностью. — Ты нагрузила себя ответственностью за всё. Даже за то, на что повлиять совершенно не в силах. А теперь грызёшь себя. Знаешь, как в человеческом мире отвечают тем, кто пытается навешать на другого кучу «должен»?

— Понятия не имею. — Есения глушит мотор и разворачивается к Арсению.

— «Всё, что я должен, записано в налоговом кодексе. Всё, что не должен — в уголовном. Остальное на моё усмотрение». — Арсений коротко вздыхает, слегка сжимая руку, которую так и не убрал. — Я всё прекрасно понимаю, Есь. Ты хочешь сделать всё идеально. Хочешь максимально минимизировать риски. Но это невозможно, понимаешь?

— Невозможно. — Есения усмехается и открывает дверь. — Я знаю, что это невозможно, Арсений. — Она мягко убирает руку со своего колена. — Просто устала раз за разом быть свидетелем твоей смерти.

Последнее было сказано совсем тихо, на выдохе и словно самой себе, однако на слух Арсений не жаловался, к тому же, иногда у него почти получалось улавливать мысли Есении. Отрывочные, тихие, часто невнятные, но он начинал слышать. И эти слова про собственную неоднократную смерть… Качнув головой, Арсений выходит из машины. Они должны звучать как шок, как откровение, как что-то невозможное, но звучат обычным фактом, который будто и так известен. Это звучит почти так же, как если бы емусказали «Арсюх, у тебя родинка на носу». Он её и так каждый день видит, но уже давно внимания не обращает. И, естественно, знает о ней, просто не акцентирует внимание.

И со смертью так же.

А самое ужасное, что Арсению даже не страшно. И дело вовсе не в Есеньевских защитах. Они точно выжглись где-то там на дне. Ему просто спокойно. Словно кусочек пазла, который никак не подбирался, наконец-то нашёлся и прикрыл дыру в полотне. Да, умирал. Видимо, слишком много, раз уж даже Есения не выдерживает. Зато это объясняет практически всё. И тягу к ней, и поиски, и спокойствие рядом, и Есеньевскую тревогу. Арсений тоже бы переживал, боясь моргнуть лишний раз, если бы у него на глазах раз за разом умирал дорогой человек.