Книга Дикарь и лебедь, страница 29 – Элла Филдс

Некому было сплачивать народ, разрабатывать стратегию укрепления наших границ и призывать новобранцев, будь то фермеры, торговцы или кто-то еще. Безмолвие, царившее в замке, стало до того удушливым, что я задавалась вопросом, не убьет ли оно всех нас раньше, чем король Дейд.

Эльн получил серьезное ранение, и следить за порядком в городе и королевстве, которые утопали в панике, выпало двум армейским командирам. Из поверженного отцовского отряда в живых остались только капитан и пара солдат.

– Принцесса. – Эдван, прислужник и ближайший друг матери, поклонился, когда я подошла к лестнице, что вела к королевским покоям.

Я избегала встреч с матерью. Что было несложно, поскольку она отказывалась покидать опочивальню. Но я наконец набралась смелости, дабы проведать ее.

Некогда смуглое лицо Эдвана побледнело и осунулось, щеки запали, остроконечные уши сильно выделялись на фоне лысины. Я показала на поднос с чашкой бульона и краюхой хлеба, который подрагивал у него руках.

– Она так и не ест?

– Увы, нет, моя принцесса, – пробормотал он, губы его побелели от волнения. – Вот уже четыре дня.

Я закрылаглаза.

– Но хотя бы пьет?

Эдван кивнул:

– Пьет, но мало, и в основном вино.

Мы, фейри, жили тысячи лет, но, подобно людям, вполне могли умереть от истощения. Умирание в нашем случае затянулось бы, но кончина была неминуема, если наши тела не получали подпитки.

– Спасибо, Эдван. Сделаю, что смогу.

Слезы благодарности подступили к его фиолетовым глазам, он поклонился мне еще раз и скрылся за углом.

Дверь в материнские покои открылась передо мной сама, и я вошла в сумрачную душную комнату. Лимонная роза была любимым ароматом матери, и теперь он угасал вместе с ней – в комнате горько пахло прелой листвой.

Мать полулежала на россыпи подушек, устремив взгляд на колышущиеся шторы. Я поставила поднос на прикроватный столик.

– Мама, давай уже, еда ведь портится.

Болезненно сглотнув, она пошевелилась.

– Я не голодна.

– Я знаю, – сказала я, перелезла через ее ноги и улеглась на место отца. Подушка источала его запах: лайм и дубленая кожа. Сердце у меня заколотилось, голос дрогнул от чувства вины. – Я тоже – так что, может, вместе поголодаем?

И тогда она снова стала собой – Никайя, королева Синшелла. Жгучий взгляд горячее солнца.

– Даже не думай.

– Если не будешь есть, я тоже не буду – так и знай. – Я стиснула ее прохладную ладонь. – Ты должна поесть. – Ее ресницы дрогнули, она сглотнула, и я взмолилась: – Ну не могу я и тебя лишиться.

Мать посмотрела на меня золотистыми глазами, очень похожими на мои, и я испугалась, что она разглядит, прочтет вину по моим глазам и голосу.

Даже если что-то и заметила, она не подала вида и вяло сжала мою руку в ответ.

– Пчелка, – прошептала она – неуместное обращение к дочери, что разбила ей сердце. – Однажды ты поймешь, каково это – чувствовать, как душа покидает твое тело, и пытаться перебороть инстинкт, который велит жизненной силе последовать за ней. – Облизнув сухие губы, мать еле слышно добавила: – Однажды ты узнаешь, каково это – обрести, а затем потерять свою истинную половинку. – Ее холодные пальцы ласково коснулись моей щеки. – Я бы скорее пожелала тебе умереть, чем испытать подобное, пчелка.

Не зная, что на такое ответить – мне лишь хотелось, чтобы она не закрывалась, чтобы слушала меня и не умолкала сама, – я сказала: