Книга Змеиные боги, страница 18 – Лизавета Мягчило

Он заставил свой голос звучать спокойно, почти легкомысленно:

– Добрый день. А вы соседка? Я видел, как вы поднимались на холм, пока я с баней разбирался.

– С баней? – Катя недоуменно вскинула брови. Он небрежно кивнул.

– Все верно он говорит. Муж Весняны мужиком с золотыми руками родился: и баню смастерил, и рядом совсем колодец вырыл, а живность у него какая была! Идешь и смотришь, шею выворачиваешь. Те пристройки, что ты у дровянки видел, – хлевами раньше были. Для коров и овец, кур и индюшек. Потом он умер, и Весняна их воспоминаниями прошлого заскладировала. Самой держать скот ей было в тягость, перебила их в один день. Весь мир ей в тягость был, как схоронила своего Степана. – Женщина задумчиво провела указательным пальцем по нижней губе, Бестужев невольно съел это движение взглядом, прочистил горло. Взгляд собеседницы стал еще темнее, когда она с понимающим смешком оттолкнулась бедром от дверного косяка, направляясь прямо к нему. – Холодно здесь, вы, желторотики, уже к вечеру околеете, а завтра сляжете. Звать вас как?

Внутренние черти досадливо выдохнули – не к нему, а за него. Обдала запахом сирени и шиповника – не привычнымпарфюмерным, в котором ноты переливаются, как игривое вино в бокале, а ярким. Давящим и прямым, как удар в пах. Будто его напороли на тонкие сучья этих кустарников, загнали в ловушку, окруженную запахом… Женщина убрала тяжелую заслонку на печи. Они смогли увидеть черное неприметное горнило – закопченное нутро с редкими угольками и непонятными огарками. В печной трубе громко ухнуло, зашуршало и, чирикая, бросилось ввысь. Наверное, осмелевшие птицы решили поселиться в месте, которое совсем недавно покинул человек.

Какое-то время все молчали – ребята внимательно следили за тем, как она ловко подпрыгнула, упираясь рукой в шесток, и резким рывком выдернула задвижку. Теперь дым не пойдет в дом, а двинется вверх, по свободной трубе. Резкий звук металла по кирпичной кладке отрезвил, Саша заговорил.

– Сашей с Катей мы будем. А вы?

– Чернава она… – Голос Смоль был тихим, девушка мотнула головой, будто сбрасывая пелену с глаз. Повернулась к Саше, продолжавшему взглядом вылизывать наклоненный перед печью силуэт женщины. Тихо фыркнула, притупляя его пыл, и подошла к Чернаве, села у ее ног на корточки. Вытащила первую тройку березовых поленьев, за ней следующую, вытягивая руки и подавая их женщине. Работа у них пошла быстрее, более складно. Смоль не терялась, приподнималась с корточек, чтобы внимательно следить за действиями временной соседки. Вряд ли та будет приходить каждый день, чтобы растопить печь, а заодно и еду в ней приготовить. Общими женскими усилиями первые робкие язычки пламени лизнули дрова, и уже через мгновение, распробовав, жадно набросились, захрустели. Взметнулся рой алых искр.

Дом, в котором царил полумрак из-за набежавших туч за окном, преобразился, раскрасился в бордовый. Тени удлинились и принялись танцевать – дикие, необузданные. Лицо Смоль грубо очертилось, стало слишком острым, лишенным женственной притягательности. Тень от ресниц легла на щеки, оттого ее глаза начали казаться омутом. Почти таким же глубоким, как глаза Чернавы.

Обе присели на разные концы длинной лавки. Катерина озябла – жалась лопатками к печи, скованно перебирала короткие вьющиеся пряди волос длинными тонкими пальцами. Взгляд ее то и дело возвращался к руке Чернавы, задумчиво выводящей узоры около собственного бедра. Что-то между ними произошло, явно что-то стряслось – женщина очевиднонаслаждалась неловкостью его подружки. Любопытство кольнуло ребра. Впрочем, любопытно было не ему одному, Чернава продолжала расспросы: