Книга Малахитовое сердце, страница 56 – Лизавета Мягчило

Повинится? Склонит? Грубый смешок вырвался изнутри, усмешка растянула губы. В стиле Елизарова сцепиться с любым, кто погладит против шерсти. Стало интересно, когда и как он успел зацепить водяного. Нужно всего-то узнать, где тот обитает, а дальше Бестужев справится сам. Неуверенность куснула подбородок, заставила задумчиво растереть его озябшими пальцами.

– Прости мне дерзость, но ты уверена, что водяной что-то сможет сказать? Чернаву хоронили в земле, не в болотах или озерах, как он найдет к ней дорогу, если не может выйти на сушу?

Каменная дева засмеялась. Мягко и снисходительно. Голос ее с каждым мгновением становился все тише и тише. Не прощаясь, она исчезала, подарив ему главное – шанс на спасение.

– В каждом из вас вода есть, Александр. Мертвую воду хозяин озерный еще быстрее живой учует. Зла ведьма, а остатки сил в ней еще черными всполохами колышутся. Поймет он, где ваша колдунья непокойная. Подскажет.

Мягко зашелестели листья орешника,и его окружила тишина – короткая, совсем скоро на смену ночным птицам придут дневные, давно распелся соловей. Бестужев продолжал стоять. Ощущая, как трясется каждая поджилка в мокрой остывшей одежде.

Когда зубы начали выстукивать бодрую дробь, по ноге что-то царапнуло. Опустив голову, Саша увидел крупную зеленую ящерицу. Окатив его презрительным взглядом, хладнокровное попробовало длинным языком воздух и юрко побежало по низкой траве, он быстро зашагал следом. На ходу стянул через голову мокрую толстовку, а следом и майку, непроизвольно втянул живот и напряг мышцы – холодный ветер игриво прошелся по боку, куснул голую кожу. Совсем скоро служанка каменной девы вывела его обратно к лагерю и устроилась на крупном камне у костра. О том, жалость ли двигала малахитницей или снисходительный интерес, думать времени не было. От остывшего кострища, проводив изумленно выпученными глазами его спутницу, отъезжал Елизаров. Испуг на его заспанном лице быстро сменился облегчением. Красные припухшие воспаленные веки, полопавшиеся капилляры глаз и глубокая вмятина на щеке от края пледа. Увидев Сашу, он шумно выдохнул. Рассмотрев, нахмурился и молча развернулся к палатке.

Не нужно быть гением, чтобы понять: как только Бестужев переоденется, на его голову посыплется град вопросов.

Пересказ Елизарову не имел права быть кратким. Эта ночь выжала из него все соки, и единственное, о чем сейчас мечтал Бестужев… покой. Славик понимал, но волнение тянуло его за язык. Друг постоянно потирал покрасневшую щеку, расчесывал ее до кровавых полос. Каждый раз, когда Славик тянул руку к щеке снова, Саша вздыхал и продолжал говорить – он видел, что друг переживает, и не решался прекращать историю. Последовательно, перебирая все услышанное, как мелкую гальку, прежде чем пустить метким ударом по реке. Повторял одно и то же снова и снова. Даже тогда, когда отчаянно захотелось тишины. Пустоты в голове, чтобы черный фон вытолкал из пульсирующих висков все мысли, чтобы стерлись все мелькающие образы под прикрытыми сухими веками. Он успеет подумать обо всем, успеет снова понадеяться на лучший исход. Но не сейчас, сейчас ему нужна была минутка покоя.

Славика можно было простить, его волнение на грани с паникой было вполне понятно. Подводя черту под своим коротким несладким путешествием, Саша передал рассказ малахитницы про ноги. Глаза друга неестественно выпучились, губы открылись в изумленном «о», а затем рот захлопнулся так, что клацнули зубы, и через мгновение рев Славы заставил взлететь перепуганную стайку сонных воробьев со стоящей неподалеку березы.