Книга Малахитовое сердце, страница 103 – Лизавета Мягчило

Славик неувереннокивнул, было заметно, что он не хотел оставлять ведьму одну. Совсем ослабшая Агидель склонила голову на руки, сложенные на столе, прикрыла глаза. Не спала, видно, что мается, что чары дались ей с трудом. Дыхание, словно у маленькой птички, быстро и поверхностно приподнимало грудную клетку, ресницы мелко дрожали.

Саша не узнавал собственного голоса, в нем искрилось чистое безудержное счастье.

– Я дойду сам, помню дорогу. – В два шага подошел к Агидели, встал на колени, чтобы упереться лбом в свисающую со столешницы кисть. – Спасибо тебе, не знаю, чем могу с тобой расплатиться…

Уголки губ изогнулись в улыбке, рыжеволосая слабо пошевелила пальцами, скользнув по его переносице:

– Я напишу тебе список требований, еще пожалеешь, что не искал падкую на деньги бабку.

Дверь за пошатывающимся Бестужевым закрылась почти бесшумно. В то же мгновение Агидель метнулась к пустому ведру, стоящему у печи. Короткие мучительные спазмы, тяжелый стон, переходящий в хриплый вдох. Она совсем не ела, желудок не смог выжать ничего, кроме едкого сока. И она задыхалась, склонялась ниже снова и снова, старалась выдрать клок воздуха, вдохнуть глубже между приступами рвотных позывов. Побелела натянутая на костяшках кожа, когда Агидель попыталась подняться, опираясь на острые края ведра. Ведьму повело, и она сдалась, замерла на полу, посиневшие губы мелко дрожали.

В этот миг Елизаров чувствовал себя самым никчемным, самым глупым существом на всем белом свете. Придерживал ее волосы, убирая влажные пряди с шеи, и понимал, что помочь не сможет ничем. Бестолочь. Он должен был остановить ее, должен был подумать о том, что силы деревенской ведьмы на исходе. Еще на рассвете ее можно было уронить на сырую землю, едва задев. Не прошло и суток после того, как деревенская ведьма заставила умолкнуть толпу. А теперь она порвала цепи, связывавшие Бестужева с бесовским приворотом. Славик своими глазами видел, каких тварей она сумела прогнать. О чем он думал? Где была его голова? Если Агидель не отличалась благоразумием, тогда он должен был позаботиться о ней.

Через несколько невероятно долгих минут она затихла. Застыла, упираясь лбом в сведенные над ведром кисти, попыталась восстановить дыхание, шумно сглотнула.

Его рука, утешая, легла на тонкие выпирающие позвонки, скользнула пальцами к лопаткам, поглаживая. Агидель была холодная, словно покойница. В его груди громадной пружиной скручивалось напряжение, сжимало легкие. Отпустив волосы ведьмы, Елизаров широким шагом добрался до тумбы. Тихо звякнул кувшин о глиняную кружку, зажурчала вода.

– Держи, нужно попить.

Казалось, чтобы поднять голову, ей потребовались все силы. Уставшая, опустошенная, она позволила поднести к губам чашку, прополоскала рот и выпила жалкие остатки. Он вернулся к тумбе снова.

– Славик, холодно.

Он чудом расслышал тихий голос, пальцы на чашке сжались сильнее. Самобичевание хлыстом лупило по спине, обгладывало ребра. Каждый мускул свело в этом давящем чувстве жалости и вины. Взгляд метнулся к неказистому календарю с персонажами славянских сказок, стоявшему на печурке ^[7]. Елизаров купилего ради смеха, собираясь в Кочи, а Саша завел привычку отмечать каждый день мрачным жирным крестом черного цвета. Дата отъезда была обведена красным, весь месяц уже закрасился черным. Сегодня должен приехать старый пыльный автобус с хамоватым пропитым водителем.