Книга Золотая свирель. Том 1, страница 75 – Ярослава Кузнецова

* * *

280 год от объединения Дареных Земель под рукой короля Лавена (сейчас)

И снова панцирь льда. Нет, не панцирь – я впаяна в льдину, в ледовый монолит, где нет ни света, ни воздуха, а эта мерцающая зелень – вовсе не свет, это обманка, насмешка… подделка. Можно ли верить тому, что я вижу в этой зеленой мгле? Существуют ли на самом деле эти скалы в натеках каменного воска, эта тлеющая фосфором вода, эти своды, уходящие во мрак, сам этот мрак…

Мрак существует. Я точно знаю. Он здесь. Вокруг. Во мне. Во мне его даже, кажется, больше, чем вокруг. Он свернулся, тяжелый, словно цепь, его кольца бухтой уложены в животе, его щупальца распяли мои руки над плоскостью небытия. Он сосет и лижет сердце у меня в груди. Он питается мною.

Мне не больно. Просто я кончаюсь. Я прекращаю быть.

Я кончаюсь, слышишь?!

Слышу.

Высокое небо, я слышу!Дракон, пленник, это ты?!

Судорога!

Меня выгибает, дребезг натянутых цепей, в глазах мечется зелень. Волосы ливнем лезвий хлещут по плечам, расчерчивая фосфор кожи черным пунктиром царапин. Вдох! В легкие льется пустота. Крик! Пустота множится эхом. Внутри обеспокоенно ворочается мрак, поднимает змеиную голову. Стискиваю кулаки. Металл браслетов полосует запястья. Скалюсь. Рву зубами соленый бок пустоты. Она черна и ядовита.

Помрачение.

– Ишь ты, – ворчливо бормочет Амаргин, – развоевался. Чуть не затоптал девчонку. Под ноги смотреть надо, э?

Обморок выравнивает дыхание. Я гляжу сквозь полусомкнутые ресницы – он. В мокром балахоне, лицо его в бесцветном гнилушечном освещении неприятное и плоское. Стоит передо мной по щиколотку в воде. У ног – тело женщины в белом платье.

Мое, между прочим, тело.

Амаргин! – зову я.

Нет голоса. Не могу пошевелиться. Только подглядывать могу в щелку оледеневших век. Амаргин смотрит на меня, подняв брови.

– Угу, – кивает он и оборачивается куда-то в темноту. – Скоренько, говоришь? А скоро только мыши плодятся. И почему я не удивлен? Как ты думаешь, Чернокрылый?

Тьма расступается завесой, рождая силуэт божества. Патина древней бронзы лепит надменное неподвижно-неистовое лицо. Черные глаза нетопырями летят ко мне (эй, мрак, отступись, эта тьма – не просто тьма, это обратная сторона пламени). И снова – проникновение. Туда, в застывшие мои недра скользнула – не змея, нет – струйка расплавленного металла. Пламя узким ланцетом разъяло меня – на меня и не меня. И еще раз не на меня. И, рассмотрев, сомкнуло наши опаленные края, объединив в прежнее целое. Больно, но аккуратно. Заражения не будет.

– Дракон побеждает, – глухо говорит Вран, и голос его вместо воздуха заполняет собою пространство.

Пустота радуется, пустота катает в ладонях тихий громовый раскат: когда еще ей доведется наполнить себя ни стоном каким-нибудь, ни кашлем, не бормотанием – благородным звуком истинной речи!

– Дракон побеждает, а малыш не замечает этого. У него нет шансов.

– Есть, – возразил невзрачный Амаргин. – Вот он валяется в воде, его шанс.

– Ты хочешь одной стрелой поразить двух зайцев, друг мой.

– Я присматриваю за ними, – сказал Амаргин. – Я присматриваю.

На этот раз я вытащила Кукушонка из мертвого озера до того, как он потерял сознание. Однако он еще некоторое время сидел на берегу в жилой пещерке, весь синюшный от удушья, трясясь и клацая зубами. Я накинула ему на плечи одеяло.