Книга Плюсик в карму. Книга четвертая, страница 191 – Елена Штефан

— А это от мамы. Она в Гнесинке вокал преподавала. Голос — три с половиной октавы. Меццо-сопрано. Могла и за большую оперную сцену побороться, но не захотела. Выбрала отца. А потом брата. Меня она уже в тридцать восемь родила.

— Борисыч, так ты английский знаешь?

— Ага. Как в том анекдоте: «ду ю спик инглиш? Дýю, дýю. Но не очень.». Какой английский, Оль? Музыкальная школа по классу гитары, художественная школа, спецшкола с физ-мат уклоном, комсомол, спорт.

Ну да, архитектору и в сопромате шарить нужно, и рисовать. Да не просто карикатурки марать, а именно рисовать! Грамотно и чтоб цепляло. Комсомол, конечно, хорошего рисовальщика мимосебя не пропустит — даёшь настенную агитацию. От таких мозговых нагрузок любой пацан побежит мяч гонять или штангу тягать. Главное, чтоб на законных основаниях в секцию под тренерское крыло.

— Так как же ты Демиса пел? — изумилась Серафима. — Как по мне, так идеально, без акцента.

— У меня от мамы слух абсолютный. И память музыкальная. А Демис Руссос у нас в доме постоянно звучал. Греческие корни, чего уж. Так и выучил до последней нотки. Весь доступный в СССР репертуар.

— А сюда как попал? Да еще с гитарой? — Аркадий улыбнулся неуёмному женскому любопытству. Он расскажет, ему не жалко. Даже приятно. В кои-то веки кто-то так искренне интересуется его делами. А потом придёт черед историям этих красоток. Он всё выспросит. Подробненько. И про ту жизнь. И про эту. И не от праздного любопытства, а потому что девчата ему нравились. Не за красоту — это без разницы. Нравились внимательные, добрые глаза на чуть курносых славянских личиках. Местные больше на саксонцев похожи. Лица костистые, бледные, топором рубленые. А тут чисто славяночки: коротконосые, широкоглазые, скуластенькие. Ему, рисовальщику, это в глаза сразу бросилось.

— Нашему бюро заказали типовой санаторий к горной местности привязать. Недалеко от Адлера. Если бы командировка предполагалась комфортной, так не видать нам морюшка в бархатный сезон. Мастодонты бы поехали. А по горам пусть молодые скачут. Двоих хватит. Ну мы и поскакали. Жён с собой взяли. Как обойтись без ночных посиделок? С костерком и местным винцом. Да под гитару. За спиной горы, впереди тёплое море, матрац надувной от остывающей гальки защищает. Жена под боком. Лепота. Если честно, я не знаю, что там случилось. Очнулся уже здесь. Ни моря, ни жены, ни коллеги. Лежу брёвнышком. Ни рукой, ни ногой, ни голос подать. Только глазами вожу. Что под взгляд попало — безликое такое. То ли больничная палата. То ли очень скромная чистенькая гостиница. И незнакомый дядька в зеленом мундире надо мной пассы делает. Дядька довольно быстро закруглился и весь расклад мне выдал. Переломы, в том числе и позвоночника, залечили. Ушибы — это мелочи, попутно ликвидировали. Про гастрит с панкреатитом и близорукость на три минуса можно забыть лет на пятьдесят, а потом опять к целителю. А больше в той жизни у меня проблем со здоровьем и не было. Не успелеще нажить. Дальше дядька пальцами крутанул, и стало мне спокойно-спокойно. Подвижность к телу возвращаться начала помаленьку. Только голос не вернулся. Медикус, наверно, не хотел на вопросы отвечать. Сам минимум информации выдал. Гитару показал. Целёхонькую. Она у меня в руках была, когда все случилось. Одежду всю в грязи показал. Видимо, сель небольшой сошел, а наш бивак точнёхонько у него на пути оказался. И до сих пор я гадаю: как там оказался ходок? Иногда даже думаю, что он специально на нас сель спустил.