Книга Бесстрашная, страница 54 – Лорен Робертс

— Я хочу заслужить твое прощение. Твое доверие. — Моя рука накрывает его, и нас обоих удивляет этот жест. Я не планировала этого, но вот она, моя ладонь, лежащая на его коже. — Позволь мне попробовать.

Он не отводит глаз от наших сцепленных пальцев, когда кивает.

— Полагаю, будет честно дать тебе шанс.

— Спасибо, — выдыхаю я.

Он возвращает взгляд к моей остывающей еде и с легкой улыбкой говорит:

— А теперь поешь. Тебе понадобится вся энергия для твоего Испытания завтра.

Обрадованная сменой тона, я ворчу, засовывая в рот ложку пюре:

— Не напоминай.

— Все будет хорошо. — Он отрезает кусок ветчины. — Илия будет в восторге.

Я фыркаю.

— Только если я умру. Возможно, они даже поаплодируют.

— Даже если бы ты умерла, никто бы не стал хлопать в ладоши.

Я замираю с вилкой на полпути ко рту.

— Что ты имеешь в виду?

— Как и в случае с Испытаниями Очищения, эти не будут проходить на Арене, — любезно поясняет он. — Ну, не все, во всяком случае.

— Правда? — живот скручивает в узел. — Неужели Наблюдатели опять будут следовать за мной по пятам?

Он делает глоток вина.

— Возможно. А может, и нет.

— Ну, если Испытания придумалдвор, ничего, кроме опасности, ждать не приходится.

Зеленые глаза скользят по моему лицу, и когда я, наконец, встречаюсь с ним взглядом — в них читается буря эмоций.

— Два места, где у тебя еще не было Испытаний, — говорит он наконец. — Именно туда ты и отправишься.

Я опускаю взгляд к его груди, зная, что под воротом рубашки у него вытатуирован герб Илии. Ромб — символ четырех окраинных земель. Две из них я уже прошла в Испытаниях. Остаются…

— Скорчи и Мелководье.

Он кивает.

— Пустыня и море.

— Превосходно, — говорю я с натянутым энтузиазмом. — Я едва выжила в Пустошах в прошлый раз.

Китт скрещивает руки на груди.

— Первое Испытание — про храбрость. А страхи бывают разные.

Я изучаю его спокойное лицо. Потом вопрос сам срывается с языка:

— А какой страх испытал бы ты в Испытании Храбрости?

— Личное, не находишь? — говорит он с укором, в котором все же прячется легкая усмешка.

— Так в этом и суть, — парирую я.

Он молчит, а потом отвечает просто:

— Провал. Незначительность.

Я не говорю, что это абсолютно логично, учитывая, как его воспитывали. Вместо этого пытаюсь сгладить углы:

— Это достойный страх.

Он хмыкает — и, пожалуй, это даже смех.

— А твой?

Я пожимаю плечами.

— Слишком много, чтобы сосчитать.

— Не похоже. — Он делает еще один глоток. — Даже на Испытаниях Очищения ты не казалась испуганной.

— Я хорошо притворяюсь.

— Я уже понял.

Мои слова срываются в ответ на его:

— Но я никогда не притворялась твоим другом. Ни тогда, когда искала тоннель. Ни сейчас. И я буду продолжать доказывать это, пока ты не поверишь.

Он долго молчит.

— Хорошо.

— Хорошо, — повторяю я решительно.

Он улыбается. Я тоже.

В этот миг я чувствую себя молодой. Полной надежд. Словно заново рожденной.

Я вижу наше возможное будущее — проблеск мальчика, который кидал мне в рот шоколадки и помогал убирать те, что я не поймала.

Я вижу дружбу. Не любовь.

Нет, любовь — это то, что я вижу, когда смотрю на его брата.

Я ковыряюсь в пюре.

— Это ужасный момент, чтобы признаться: я никогда особенно не любила картошку. — Его брови взлетают, и я торопливо добавляю: — Это… из-за текстуры.

Он откидывается на спинку стула, качая головой:

— Не лучшая попытка, Пэйдин.