Книга Птичья Песня, страница 61 – Яна Ветрова

– Она может быть и не украла тело, возможно, кто-то из ее родителей. Кто знает.

Робин замолчал, да и у меня пропало желание задавать вопросы.

Как будто решив подшутить надо мной, именно в ночь после этого разговора тень мира вновь просочилась в мои сны, и под утро я проснулась, ощущая кожей мох, вдыхая тяжесть туманного воздуха. Птичья татуировка, о которой я успела забыть, чесалась.

Сколько раз я говорила себе, что я не герой приключенческого сериала! Но меня разрывало от любопытства. Я как будто подсмотрела у кого-то в телефоне кусочек серии, и мне хотелось узнать, что же там происходит. После рассказа Робина было страшно, и часть меня требовала вернуться в постель и завернуться в еще теплое одеяло.

Я подошла к окну и посмотрела в щель между занавесками. Так и есть – зелень расстилалась до горизонта и исчезала в низком тумане, куда уже направлялся Джей с одним из львов.

Обуваться и переодеваться было некогда – неизвестно, сколько времени колдун проводит там. Я решила выйти через окно, потому что боялась, что пока дойду до двери, потустороннее утро развеется и станет обыкновенным.

Как герой-неудачник, уже на подоконнике я встретила препятствие в виде занавески, которая зацепилась за мою ногу. Наконец, растрепанная, но гордая тем, что вышла победителем из схватки с куском ткани, я спрыгнула на землю. Мох был пружинистый, влажный и скользкий, а мелкие веточки и камушки впивались в ступни.

На меня обернулся лев с большим лбом и печальными глазами, и я застыла. Грязный после охоты и отдыха, он только что заступил на дежурство. Мраморно-белый зверь спрыгнул со своего пьедестала и, скалясь, медленно пошел ко мне. Я не на шутку перепугалась, потому что отчего-то была уверена, что он должен меня знать!

Я вжалась в стену, которая больше не была целой стеной дома, а представляла собой раскрошенные обломки крупного камня, увенчанные широкой рамой, с которой наружу свисала занавеска. Если даже я сейчас попытаюсь забратьсявнутрь – не успею, да и учитывая мою грацию, точно упаду.

Лев тем временем приблизился на расстояние вытянутой руки.

– Достоевский… – позвала я.

Лев остановился и наклонил голову, прислушиваясь.

– Ты же меня знаешь, я тебя на той стороне все время мою, это же я, Рина, Екатерина, – уговаривала я льва, не уверенная в том, что он знает мое имя, да и свое тоже.

Лев подошел ко мне вплотную, и я зажмурилась. Зверь по-кошачьи заурчал и уткнулся мне в живот. Я рассмеялась. Достоевский требовательно просунул голову мне под руку, и я гладила его густую белую гриву, шелковистые бока. Лев завалился на бок, а потом и на спину, подставляя пузо, совсем как кот. Здесь и правда было легче и спокойнее, чем по ту сторону. Я так давно не улыбалась, что заболели щеки. Внезапно по левой руке пробежали мурашки и тут же перешли в зуд. Я опустилась на мох и помассировала руку. Лев сел рядом и внимательно глядел на меня.

«Вот что бывает, когда гладишь дворовых кошек», – назидательно сообщила тетушка.

Зуд исходил от плеча, от татуировки. Я приподняла рукав футболки, и оттуда выскочила птица. На коже остался только рисунок пшеничного колоска.

Птица была растрепанная и тоже не совсем понимала, что произошло. Она покружила у меня над головой, а потом села льву на макушку.

– Стой! – крикнула я.