Книга Мирное время, страница 37 – О. Куран

Он дернулся, но промолчал.

— Вернер, — Йеннер заставляла голос звучать мягко, словно говорила с ребенком, — соберитесь. Чем точнее вы режете, тем меньше крови я теряю.

Фелиз рассмеялась:

— Да, сестренка, ты в этом настоящий профи. Ты рассказывала своему герою, как мы резали берлинцев? Знаешь, герой, вы, берлинцы, визжите как свиньи, если правильно взяться за дело.

— Мне это нихрена не интересно, — огрызнулся он и все же провел наконечником, разрезая униформу.

— Ниже, герой, ниже. Здесь все свои, незачем стесняться. Может быть, я даже разрешу тебе пощекотать эту суку между ног. Вряд ли тебе раньше это доводилось. Сестренка такая жадная.

Вернер стоял к Фелиз спиной, и в его чувствах злость мешалась со страхом. Не за себя. За Йеннер.

Наконечник все-таки дрогнул, оставил длинную царапину на груди.

Йеннер заставляла себя стоять ровно. Дышать и терпеть. Это ерунда. Это еще не боль.

Настоящая боль придет позже.

Как по учебнику.

Йеннер думала в первую очередь о том, чтобы контролировать симбионт, и не дать при этом синхрону опуститься до смертельного уровня.

— Отлично, герой, — бодро похвалила Фелиз. — Думаю, из тебя выйдет толк. Теперь пырни ее в бок — не жалей сил, лезвие должно войти целиком.

Йеннер уловила его панику, и заставила себя улыбнуться — спокойно и снисходительно. Если бы она попыталась ободрить, Вернер бы не поверил.

— Фелиз права, будьте мужиком, Орст, — она впервые позволила себе назвать его по имени. — Это меня не убьет. Бейте быстро и точно. Сюда, — она дотронулась пальцами до своего бока. — Это не так больно.

Он сжал зубы так, что на щеках заиграли желваки, посмотрел зло и угрюмо. Но, по крайней мере, страх немного отступил.

Когда нож вошел в бок, у Йеннер от боли потемнело в глазах. Боль была раскаленная, страшная, и хорошо, что она была настолько сильной, иначе Йеннер не смогла бы контролировать плети симбионта. Точно ударила бы в ответ.

Кажется, она все-таки закричала.

Когда в глазах прояснилось, Йеннер тяжело оперлась на плети — ноги больше не держали — и заставила себя улыбнуться:

— Нормально.

Вернер смотрел на нее, и ему тоже было больно.

«Я обязательно извинюсь, — подумала Йеннер. — Все закончится, мы оба выживем, и я обязательно извинюсь перед вами».

Бок жгло словно огнем.

— Отлично, герой, — голосФелиз доносился словно издалека. — А теперь проверни наконечник.

В этот раз Йеннер точно закричала.

Боль ввинчивалась в тело, отключала разум, но такая острая она не могла длиться вечно — затихала до невыносимой огненной пульсации.

Йеннер считала про себя.

Десять.

Девять.

Восемь.

Заставляла симбионт сохранять неподвижность.

Семь.

«Потерпи, — говорила она себе и ему. — Потерпи, мы отомстим. Мы разрежем эту разлагающуюся суку на куски. Нужно только пережить. Еще немного. Помоги мне пережить еще немного».

Ей казалось, что симбионт отзывался, что что-то менялось внутри, и она переставала думать «я и тварь». Оставалось только «мы».

Мы должны выжить.

Шесть.

Должны.

— Знаешь, ей не хватает надписи. Вырежи-ка на ней «сука», герой. На память.

Должны дышать.

Пять.

Ждать подходящий момент.

— Теперь проткни ей плечо. Интересно, она завизжит?

Боль Вернера, его страх, злость на собственное бессилие пропитывали воздух вокруг. Смешивались с запахом крови.

Йеннер молчала, пока могла молчать.