Книга Категорически влюблен, страница 64 – Екатерина Бордон

– Фуцзинь дэ гунцзяочхэчжань цзай нар?^[6] – спрашивал он у Кати с таким снисходительным видом, словно говорить по-китайски – это базовая способность любого хомо сапиенса. – Во мэнь фанцзиень мэйёу шоучжи лэ^[7].

Катя в ответ бесилась, явно чувствуя себя тупой, и обзывала его нецензурными словечками, которые почерпнула из лексикона деревенских пацанов.

Иногда бабушка все-таки заставляла Захара выбираться на свет божий, причитая, что он у нее «слишком бледненький». Захар, конечно, не шипел и не рассыпался пеплом на свету, как какой-нибудь вампир, но чувствовал себя примерно так же некомфортно.

Хуже всего было на речке, куда Катю отпускали только вместе с Захаром. Маленький деревенский пруд уже к середине июля затягивало плотным ковром из кувшинок и ряски, зато в получасе ходьбы через поле с кукурузой и жиденький лесок текла отличная чистая речка. Катя сутками изводила Захар своим нытьем, пока он наконец не соглашался пойти с ней купаться, а после радостно скакала перед ним по тропинке между деревьями, невпопад напевая какой-нибудь попсовый мотивчик.

Захар купаться ненавидел. Он и раньше-то был не худеньким, а на бабушкиных пирогах совсем… расширился. Прямо как вселенная. Так что мысль о том, чтобы раздеться при всех, выставив на всеобщее обозрение свои складочки, была для него просто невыносима. Захар терпел на жаре, сколько мог, а потом уходил за камыши и плавал там прямо в футболке, распугивая уток, которые с сердитым кряканьем торопились убраться с дороги. В воде он, кстати, чувствовал себя как рыба, но плавал – как бегемот.

Иногда Захар слышал, как Катя смеется вместе с другими ребятами. Видел, как она с воплем вбегает в воду, поднимая фонтаны брызг, или раскачивается на тарзанке, вытянув вперед длинные загорелыеноги. Он все замечал: как покрывается мурашками ее мокрая кожа, как краснеют от солнца щеки и облезает нос, как блестят глаза и губы, которые она постоянно облизывала кончиком языка, – но дистанцию сократить не мог. Просто не понимал, как это делается! Смущенный своими чувствами к малолетке, он старательно отталкивал Катю подальше. Дразнил, обзывал тупицей, недовольно кривился. Но всегда незаметно был рядом, чтобы ее защитить.

Даже сшил ей купальный топ, потому что мальчишки постарше вовсю обсуждали ее «титьки», которые просвечивали сквозь мокрую футболку.

Даже сделал вид, что хочет изучать японский, и поехал в Павловск за книжками, когда у Катиной подруги детства погиб старший брат. Одну-то ее на похороны не пустили бы.

Двадцать восьмого августа они, загоревшие и обожравшиеся прощальными ватрушками, загрузили вещи в обратную электричку до Воронежа. Катя сначала плакала, махая друзьям в окно, потом переписывалась с кем-то, кому-то звонила, играла на телефоне в дурацкие игрушки, а Захар все это время набирался храбрости, но так и не набрался. Только на перроне вдруг схватил ее за руку и ляпнул:

– Уо сихуань ни^[8].

Катя показала ему средний палец и побежала к встречавшим ее родителям, крикнув на прощание:

– И тебя туда же, Гордеев!

Даже спустя почти шесть лет Захар не мог понять, как его угораздило влюбиться в такую идиотку. Катя, кстати, по-прежнему пускала слюни во сне. По ночам он смотрел на нее и давился смехом, прикусив костяшки пальцев, а она сопела рядом и знать не знала, что однажды разбила ему сердце на кусочки. Такие мелкие, что даже Захар, со всей его страстью к пазлам, до сих пор не смог собрать его обратно.