Книга Полнолуние, страница 125 – Светлана Поделинская

В очередной раз наступил роковой для нее месяц май, ненастный и прохладный, что было несвойственно для южных широт. Несколько раз выпадал снег, по ночам случались заморозки, посевы и цветущие плодовые деревьязамерзли, покрывшись коркой льда, как если бы ее материнский холод мистически перекинулся на окружающую природу. Как-то вечером собирался дождь, но Эвелина закуталась в шаль, взяла младенца и вышла на площадку на скале. Над замком клубились низкие тяжелые облака, так что даже вершина башни тонула во мгле. Озеро внизу скрывалось в густом тумане, и Эвелине вдруг захотелось, чтобы маленькая свидетельница ее греха и порока навсегда исчезла в этом мареве. Эвелина не понимала, что, даже если она избавится от ребенка, в ее жизни ничего не изменится, только прибавится непереносимое чувство вины. Она страдала от того нервного расстройства, что в современном мире назовут послеродовой депрессией.

Эвелина вытянула руки с ребенком над обрывом, но тут девочка сонно зашевелилась, и материнская душа дрогнула, не в силах лишить жизни собственное дитя. Внезапно с небес хлынул ливень, холодный и пробирающий до костей.

«Быть может, она простудится и умрет», – с надеждой подумала Эвелина и осталась с младенцем под проливным дождем.

Так простояла она не менее получаса, глотая слезы и подставляя лицо ледяным струям, не обращая внимания на жалобный плач ребенка. Когда из замка выбежали служанки и настойчиво проводили ее внутрь, Эвелина промокла насквозь и вся дрожала от пронизывающего холода.

На следующий день у нее начался сильнейший жар, который быстро перешел в воспаление легких. Эвелина задыхалась кашлем, и местный врач не мог вылечить ее. Она так измучила себя душевными терзаниями, что у нее не осталось сил бороться с болезнью и жить дальше. В одиночестве лежа на смертном одре, Эвелина была почти счастлива и жаждала смерти. Где-то вдалеке надрывно плакал ее ребенок, но она не хотела даже напоследок увидеть его. Муж, движимый чувством долга, явился к постели умирающей проститься с ней.

Граф не сделал ей ничего плохого, но Эвелина люто ненавидела его за свою, как она считала, разбитую жизнь. Потому что Эдгара она не могла ненавидеть, хоть и убеждала себя в этом. Когда граф Милош присел у постели, Эвелина вымученно улыбнулась и изрекла свои последние слова как проклятие:

– У вас не будет наследника. Останется только моя дочь.

Граф Романеску не знал, что Эвелина была несчастна не по его вине, и не понимал причины ненависти к нему. Впрочем, он и не пытался ее понять, расценивая это какобиду на то, что он не обрадовался рождению дочери. Смерть жены его не сильно огорчила – она была красивая, но слишком уж неуравновешенная. Пожалуй, стоило выбрать себе в супруги кого-то попроще, этим он и решил заняться после окончания траура.

О рождении дочери Эдгар узнал только спустя четыре месяца, из письма с траурной каймой, что известило его о смерти графини Эвелины-Офелии. Сама Эва в свое время не сочла нужным его уведомить, а граф полагал рождение дочери событием настолько незначительным, что даже не упомянул в письме ее имя.

«Девочка? – равнодушно подумал Эдгар. – Тем лучше. Женщины гораздо благороднее мужчин… хотя иногда они уходят».

Но прошел еще месяц, и его стало мучить неотступное желание увидеть своего ребенка, взять на руки. Эдгар понимал, что других детей у него не будет, эта девочка – единственное живое свидетельство, что останется после него.