Книга О чём молчат псионики, страница 44 – Женя Ео

Лиам безучастно наблюдал за этим, позволяя нейросети соединиться с мозгом – пронизывающе, резко и прочно. Он слышал Вивиан, но шептать слова любви не стал – не время, не стоит отвлекать Сестру. Наконец, почувствовав, что все его сознание уже подчинилось воле Брата, он, не скидывая с себя пут, заговорил, обращаясь не вовне, а внутрь.

«Элис! Я Лиам, сын Сьюзен, твоей сестры! Ты слышишь меня? Твои родители очень любили тебя и Сьюзен. Если бы они могли, то уберегли бы тебя от Консорциума. Консорциум нашел нас с мамой, мама погибла, а я борюсь. С тобой. Ты можешь это остановить! Пожалуйста!..» – Энергии не осталось, Сестра давила и опутывала его силками так, что даже Брат замолк, повинуясь единой нейросети: и эта сеть вела крейсер на таран «Аполлона».

Лиам на секунду потерял сознание – не тело, а именно его сознание ушло в полное подчинение флагману. А потом, словно лампочки в огромном помещении, которые поочередно гасятся разными выключателями, начали замирать Призраки. Лиам встрепенулся, ощущая, что Брата рядом с ним нет – он молчит. Отключен? Мертв?

Разум был чист, как в тот момент, когда Ионэ убил Зверя. Озираясь, Лиам пытался сообразить, что произошло и что ему нужно делать дальше. Изменить курс крейсера не составило труда, пусть и дистанция до «Аполлона» была критической. Лиам вновь в полную силу чувствовал Вивиан – она находилась в замешательстве от произошедшего и ожидала, что в любую минуту Призраки оживут.

А еще Лиам обнаружил другого человека – незнакомого, но до боли родного, близкого. Которому было больно, рассудок которого находился на грани жизни и вменяемости, но все же он был способен услышать.

«Спасибо, Элис».

Ответа не поступило – измученный разум просто передал теплую волну энергии, а потом задал курс на столкновение с астероидом.

«Вивиан, ты здесь? Я на крейсере».

– Ауч! Нежнее, док!

– С этим не ко мне, – ответил Лиам, с помощью инструментов выправляя сломанные хрящи носа штурмовика.

– Вот повезло ребятам с «Агамемнона» с медиком, там эмпат, полечить может, а у нас – боевой ранг, – хмыкнул сидящий рядом Уотсон.

– Она не только полечить может, – хохотнул Коул.

– Не дергайся ты, а то криво выйдет, – пробормотал Лиам, завершая нехитрую операцию. – Не знаю, откуда пошло, что все эмпаты прыгают по койкам.

– Наверное, оттуда и пошло, что осчастливливают всех вокруг, – мечтательно улыбнулся Уотсон.

– Вот и переводитесь на «Агамемнон», раз счастья захотелось. – Лиам заворчал, наложив повязку на пострадавший нос Коула.

– У нас командир свободные бои разрешает, – осклабился тот, вставая с кушетки. – Зато старпом с медиком крутит, а с другими – ни-ни, – ехидно продолжил штурмовик, покидая лазарет.

– Вы на «Аполлоне» о чем-то другом вообще думаете? – бросил ему вслед Лиам, закатив глаза.

Перебранка с Уотсоном повторялась с завидной регулярностью вот уже несколько лет – что медик, что штурмовик не вкладывали в привычные фразы никакого смысла, скорее, это была дань памяти тому, с чего все когда-то начиналось.

Лиам машинально потер шею – там, под неуставной длины волосами, прятался от глаз посторонних имплантат. Своеобразный мемориал прошедшей войне. Пусть сейчас все отметины на теле Лиама были прикрыты приятным на ощупь пластиком, по цвету напоминающим человеческую кожу, он будет помнить об этом всегда. Консилиум постановил, что убирать вживленные в центральную нервную систему волокна рискованно, на качество жизни они никак не влияют – только на эстетическую сторону. А раз Лиам на отсутствие личной жизни не жалуется, то лучше все оставить как есть.