Книга Жена самурая, страница 76 – Виктория Богачева

Крестьяне Минамото, напротив, нравились ей намного больше слуг, которые, в основном, не принадлежали клану, не впитали с кровью отголоски его истории, не были свидетелями резни, устроенной старшим братом Такеши несколько лет назад.

А крестьяне были, и Наоми понравился каждый, с кем она говорила, когда в поместье привозили еду: свежую рыбу, коренья — дайкон, батат, бамбук, водоросли; бобы фасоли для сладкой пасты, соевые бобы для мисо.

В них она замечала то, что удивляло ее несказанно: безграничное почтение к клану. Не просто почтение. Любовь.

Она видела это и раньше. Во взгляде Мисаки. У отчаянно тосковавшего из-за своей оплошности Мамору. В поведении Яшамару-сана, Кацуо-сана и других солдат.

Глубочайшее почтение. И любовь. Любовь слуги к своему господину.

Внутри Наоми трепетало что-то всякий раз, как она размышляла об этом. Ей было сложно представить, как так можно — глава клана Токугава подобной привязанности среди своих слуг не сыскал.

Но как ее сыскал Такеши? Или его отец? Жесткие, суровые мужчины.

Такая преданность не вбивалась в людей палками, не насаждалась извне. Это шло изнутри, из хара*.

Наоми пока лишь только начинала постигать это. Постигать философию самураев, философию того, как принято служить своему даймё*.

Такеши никогда не обсуждал с ней политику или государственные дела, но по обрывкам фраз, по кусочкам его разговоров с Яшамару-саном, по наброскам посланий Кенджи-саме она понимала: в войне за сёгунат им движет не только ненависть и жажда свершить месть — но и стыд. Стыд за поведение своего даймё, коим являлся Император для всех самурайских родов, стыд за его слабовольные решения, за робкий характер, за ошибки, что пятнали каждого из них.

Спроси ее — и Наоми не смогла бы ответить, не смогла бы облечь в словесную форму свои догадки.

— О чем ты задумалась?

Она вздрогнула, едва не расплескав на колени остывший чай, и повернулась к мужу. Такеши смотрел на нее, слегка приподняв бровь, и ждал ответа.

Он нечасто задавал подобные вопросы, но сегодня, видимо, отстраненность Наоми была слишком заметна.

— О самураях, — ответила она и склонила голову набок, возвратив Такеши пристальный взгляд. —Я думала о почтении твоих крестьян перед тобой. Я не нахожу ему ответа.

Такеши рассмеялся бы, если б мог себе позволить.

Наоми не дано было понять связь слуги и господина, а ему — ход ее мыслей.

Он собрался ответить ей, когда услышал отдаленный звук, набиравший силу с каждой секундой. Кто-то бил в гонг.

Такеши поднялся на ноги раньше, чем успел подумать, и потянулся к пустоте у левого бедра — катану перед ужином он оставил в спальне.

— Что случилось? — взгляд Наоми испуганно метался от него к двери и к перевернутому его резким подъемом столу.

Он не успел ответить: с улицы донеслось ржание загнанной лошади, и Такеши вылетел на крыльцо. От гравийной дорожки, где зашелся в судорогах конь, к нему уже бежал наездник, а следом за ним к главному дому со всего поместья спешили солдаты.

— Такеши-сама, — мужчина рухнул перед ним на колени, — было нападение. Сожгли несколько приграничных деревень…

Второй раз за несколько минут его рука сжала в кулак пустоту вместо катаны, и Минамото резко втянул носом воздух. Он коротко взглянул на распластавшегося у его ног солдата, отметив разорванную одежду и наспех перевязанные раны, и велел: