Книга Отрада, страница 148 – Виктория Богачева

Оказалось — приехал воевода!

Сопровождаемый старостой и его семьей, он шагал к ним с двумя своими ближними дружинниками. Когда он подошел поближе, и толпа нестройно загудела, Отрада, наконец, смогла получше его рассмотреть. Статный, еще не старый мужчина с побитыми сединой, некогда черными волосами; на нем был плащ и рубаха почти такая же, как носил обычный люд. Воевода был без меча, его ножны были пусты — в знак добрых намерений. Староста Зорян за его спиной, напрочь, выглядел так, словно был готов убить кого-угодно.

— Здравы буди, — он улыбнулся и заговорил; и его голос пришелся Отраде по душе: звучный, густой, уверенный.

Она отвлеклась, когда увидела, что Храбр принялся медленно пробираться вперед, оберегая правую руку. Воевода говорил что-то еще, и ему отвечали, но она больше ничего не слышала и не замечала. Только мужчину, уходящего все дальше и дальше от ее глаз.

— А правду говорят, свет Добрынич, что ныне всякий суда твоего просить может? — громко, раскатисто спросил Храбр и шагнул вперед, выделяясь среди окружавших его людей.

— Правду, — коротко ответил воевода. В его голосе явственно слышалось недовольство и раздражение, и он отводил взгляд, не желая смотреть на мужчину. — Токмо запамятовал ты, что по весне суд над тобой я свершил.

— Так то давно было, воевода, — Храбр усмехнулся, обвел взглядом людей и безошибочно нашел Зоряна, кривившего лицо. — А теперь я вот что показать тебе чаю, — он стащил с себя рубаху, чтобы стали видны его раны, не скрытые повязками.

По толпе прошелся ропот: многие, если не все, слышали о неудавшейся ловите кузнеца, о том, какего порвал и едва не убил кабан. Но слухи — это одно, а видеть своими глазами — совсем иное. Даже спустя три седмицы его раны выглядели устрашающе, не до конца зажившие, покрытые грубой коркой, оставшейся от прижигания. Синяки, некогда черные, теперь расползались по телу уродливыми, желтеющими пятнами.

Среди женщин кто-то вскрикнул, и Отрада видела, что некоторые отворачивались, отводили глаза. Там и впрямь нечем было любоваться…

— А еще — вот это, — сказал Храбр, выждав немного. Он резко вскинул левую руку с зажатым в кулаке обломком стрелы, чтобы стало видно всем. — В плечо мне угодила, посреди ловиты, в нашем лесу. А после вепрь меня и подрал.

Люди заволновались, заговорили громче и сердитее. Чей-то злой, намеренный умысел едва не лишил Храбра жизни — то было понятно без лишних слов. В лесу во время ловиты неоткуда было взяться случайной стреле. Никто с умом не сунется на разъяренного, разгоряченного вепря лишь с луком, не станет лезть под руку другому охотнику. А знать — стрела была пущено намерено. Кто-то ведал место, куда гонят кабана, ведал время, ведал, где укрыться от чуткого нюха зверя и острого взгляда охотника.

— Не о том говоришь ты, кузнец, — воевода прищурился и чуть кивнул ему за спину. — Лучше обскажи, как этот достойный муж оказался в путах да к тебе привязан, словно шавка. Лицо у него в кровь разбито, равно как и голова.

Староста Зорян за его спиной лучился довольством.

У Отрады от обиды потемнело в глазах. Пока она лежала, чуть ли не заживо погребенная в земляной яме, воеводе нашептывали на ухо дурные, лживые слова! Вестимо, не токмо про кузнеца, но и про нее — дурную девку, которой никто не был указ.