Книга Маша и Гром, страница 157 – Виктория Богачева

Она застонала и плотнее насадилась на мой член. Мне хотелось наказать ее за подслушивание, за все те дерзости, которая она мне наговорила, и за те, которые еще наговорит. Я был зол и трахал ее точно также — грубо и быстро вдалбливался в нее, потому что накопившаяся злость распирала меня изнутри, требуя выхода.

И она была этому только рада. Она подстраивалась под мой быстрый темп, она выгибалась, когда я пальцами давил на ее клитор, она стонала глубоким, грудным голосом. А потом она едва заметно затряслась, попыталась свести бедра и зацарапала ладонями по столу, на котором совершенно бесстыдно раскинулась. И кончила с тихим, тонким вскриком, и я едва перетерпел ее пульсацию, и сохранил остатки мозгов, успев вытащить из нее член перед тем, как кончил сам.

Я лег на нее сверху и оперся на локти, чтобы не придавить своей тяжестью. У нее было совершенно безумное лицо. Наверное, в первые минутыона даже не понимала, где находится.

Я провел пальцами по ее щеке — ласково, едва касаясь. Она посмотрела на меня, и мутный взгляд постепенно прояснился

— Могла бы просто прийти ко мне ночью, — пошутил я, — необязательно доводить меня до белого каления, если хотела секса.

Маша, помедлив, улыбнулась. Вытянув руку, попыталась разгладить мои морщины вокруг переносицы.

— Кирилл... — набрав в грудь воздуха, начала она.

— Тихо, — перебил я ее и прижал палец к ее губам. — Тихо, я ничего не хочу сейчас слышать. Ты теперь моя. Мне плевать, сколько времени прошло, и что скажут другие. Как-нибудь справлюсь и смогу защитить свою женщину.

Она улыбнулась, и из уголков ее глаз к вискам скатилась пара слезинок.

— Давно такого не случалось, чтобы женщина после секса со мной плакала от счастья.

Маша снова промолчала. Притянула меня к себе сама и уткнулась носом мне в грудь.

Он спал позади меня.

Глубокой ночью я стояла на балконе, кутаясь в одеяло, и курила, прикрыв дверь. Мне нужно было подумать.

Вокруг стояла поразительная тишина. Было темно, и свет горел только в небольшой будке возле главных ворот. Там дежурила охрана. Но если закрыть глаза, то можно было легко представить, что я одна на много-много километров вокруг.

Я ни о чем не жалела. Но я должна была принять решение.

Ничего, из того, что я сказала Громову, не изменилось. Для всех будет лучше, если я просто исчезну.

Что нас с ним связывало? Я не могла ответить на этот вопрос даже себе.

«Зачем я ему понадобилась?» — вот этот вопрос я должна была задать. Он мог найти себе любую, любую женщину, с гораздо менее проблемным прошлым, чем мое.

Но он почему-то решил, что ему нужна я. Почему? Что это с его стороны? Мужская прихоть, простое желание обладать? Как скоро я ему надоем? Хочет ли он защитить меня, или просто соскучился по войне, и ему нужен повод, чтобы раздуть конфликт с его куратором из ФСБ или с другим бандитом, в чью группировку входил когда-то Бражник?

И где во всем этом мое место?

Мама всегда говорила: обжегшись на молоке, дуешь на воду.

Может, она права, и сейчас мне просто было страшно кому-то довериться. Поэтому я и не могла представить, что Громов по-настоящему верил в то, что говорил. Что это был не его сиюминутный порыв, не задетая мужская гордость.

Что он правда собирался меня защищать.

Но я же не игрушка. Меня нельзя достать с полки, а потом убрать. Я останусь, и вместе со мной останутся и все проблемы, в которые Громов сейчас старательно ввязывается.