Книга Смертная, страница 113 – Мария Сакрытина

– Да. – Серебряной ложкой, смазанной противоядием, я черпаю политый фруктовым соком лед и кладу в рот. Как жарко… И как гадко принимать Тута! Впрочем, как и всегда. – Я повесил ее в моих покоях.

Тут вежливо улыбается.

– Я передам моему повелителю.

Передай, думаю я. И добавить не забудь, что рядом со шкурой я приказал нарисовать самого царя Черного Солнца. В яме. Так, чтобы удобно было метать в него дротики. Очень расслабляет – особенно после таких вот посиделок.

Тишина длится недолго: Тут, облизывая голодным взглядом рабов-музыкантов, допивает отравленную мятную воду и с удовольствием крякает. Мне снова чудится жучий стрекот.

Чтобы отвлечься, я перевожу взгляд на доску: знак, означающий один из «домов», в полуденном мареве кажется мне неприличной урукской надписью. Что‐то про накрашенных блудниц.

– Всегда хотел узнать, уважаемый ихаб, – глядя, как Тут берет наконец «палец», чтобы подбросить и сделать ход, интересуюсь я, – почему ваша игра называется так же, как танец?

– Сенет? – Тут хитро́ подкидывает костяную палочку. «Палец» закручивается в воздухе и падает на доску так, как этому навозному жуку угодно. – Наша богиня, великолепная Не́фир, танцевала сенет с богом смерти, Суба́ну. Каждый раз, играя, мы повторяем этот танец – всегда по-разному. Изящно. – Он делает ход, и я мысленно соглашаюсь: и впрямь изящно. – Утонченно. Красиво.

Его фишки и правда танцуют. Так змея выделывает кольца для заклинателя, внимательно следя за его дудочкой.

– А в Иштарии, особенно в Уруке, я слышал, предпочитают танцу гонки, – заканчивает Тут тоном «фу, какие же вы варвары».

Угу, а скарабеи делают шарики из навоза.

– Я тоже давно хотел сказать, о великий… Позвольте выразить мое восхищение. – Тут откидывается на спинку кресла, выпятив непомерный живот, который его юбочка даже не пытается скрыть. – Ваша богиня, прекрасная Шамирам, улыбается вашему роду. Это же великое счастье, когда боги к нам великодушны!

– Боги всегда благоволят царскому роду, ихаб. Разве у вас не так?

Тут смотрит, как я делаю ход, потом оглядывает замерших с подносами рабов, пальцем подзывает того, что с фруктами. И принимается медленно, неторопливо – ну точно как жук-навозник – катать из одной руки в другую финик. Раб стоит перед ним на коленях, держа на вытянутых руках поднос.

– О нет, великий. Наш повелитель и сам бог. Сам сиятельный властелин звезд и солнца зачал его госпоже нашей, царице Инта́ру. А принимала роды пряха Таа́м.

Ну да, ну да. И гробницу себе этот ваш бог строит еще при жизни, всех уверяя, что уж он‐то никогда не умрет. То есть, конечно, умрет, но тут же переродится. В Земле Черного Солнца интересные отношения со смертью.

– Признаю мудрость вашего царя, ихаб, однако мы в Иштарии смотрим на божественность иначе. Нам здесь, – я с трудом удерживаюсь, чтобы не добавить издевательское «варварам», – кажется странным, когда бог думает о смерти.

На лице Тута мелькает улыбка, словно он только что сделал удачный ход. Впрочем… Я смотрю на игральную доску. План посла Черного Солнца видно сразу, но, даже зная о нем, не уверен, смогу ли я обернуть его в свою пользу.

– Неужели? – Тут словно невзначай запускает пальцы в волосы склонившегося перед ним раба – будто перепутал их с фруктами на подносе. – Традиции Иштарии и впрямь непостижимы. Но ваша богиня, о великий, разве не стала неожиданно… человечнее?