Книга Жнец и Воробей, страница 13 – Бринн Уивер

По крайней мере, до тех пор, пока я не убираю бумажник в карман куртки и натыкаюсь на какую-то карточку, которая валялась во внутреннем кармане.

Ещё одни водительские права. Принадлежат мужчине.

Мэттью Крэнвеллу.

РОУЗ

Я третий день лежу в этой постели.

Вчера Зофия привела База с собой и изо всех сил старалась подбодрить меня, говоря, что мое пребывание в этой больнице похоже на отпуск, только не веселый и без пляжа. И без песка. И без сексуальных парней. Так что это меня не утешило. Баз закатил глаза и положил свои первые три Комикса про Венома из серии «Темные начала» и мою колоду карт Таро рядом с кнопкой вызова медсестры, которая лежит у меня под рукой. Затем он задал вопрос, который душил меня больше, чем запах в киоске с хот-догами в разгар августовской жары: «Когда тебя выпишут?»

Недостаточно скоро.

И теперь, когда Хосе Сильверия стоит у изножья моей кровати, сжимая шляпу в обветренных руках, я сталкиваюсь с суровой реальностью того, что на самом деле означает «недостаточно скоро».

— А как насчет подставки для бутылок? Или шариков с дротиками? Я могу делать что-нибудь подобное, клянусь, — говорю я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучало отчаяние. Судя по тому, как Хосе вздыхает и теребит поля своей шляпы, у меня не получается.

— Роуз, ты едва держишься на ногах. Сколько времени тебе нужно, чтобы дойти отсюда до туалета?

Я хмурюсь. Десять минут — не самый лучший ответ, поэтому я молчу.

— Мы не можем больше оставаться в Хартфорде, иначе опоздаем на шоу в Гранд-Айленде. Я не могу взять тебя с собой, Роуз. Тебе нужно остаться и вылечиться.

— Но…

— Я знаю тебя. Ты не заботишься о себе и никому не отказываешь, когда тебя просят о помощи. Джим будет таскать оборудование или складывать коробки, а ты будешь прыгать на одной ноге, пытаясь сделать всё за него.

— Неправда.

— А помнишь, когда ты сломала пальцы в той аварии два года назад?

Я съеживаюсь и сжимаю левую руку в кулак, чтобы скрыть искривленный мизинец.

— Ну и что такого?

— Не ты ли предложила помочь починить занавеску и в итоге всадила скрепки себе в руку?

— Это никак не связано. Первое произошло случайно. Другое… тоже случайно.

Хосе вздыхает и одаривает меня теплой улыбкой, которая принесла ему заслуженную репутацию очаровательного директора цирка «Сильверия».

— Мы всегда будем рады твоему возвращению. Когда ты поправишься. Но сейчас тебе нужно восстановиться, — Хосе кладет руку мне на здоровую лодыжку. У него всегда добрые глазас морщинками и теплыми оттенками красного дерева. Даже когда он разбивает мне сердце. — Ты вернешься, как только тебе разрешат. Это же не навсегда. Ненадолго.

Я киваю.

Его слова эхом отдаются в моей голове, как будто мое подсознание отчаянно пытается уцепиться за них и принять реальность. Но даже при мысли о том, как долго может продлиться это «недолго», у меня сжимается грудь и щиплет глаза. Я была с «Сильверией» так долго, что почти убедила себя, что забыла свою прошлую жизнь. Я была всего лишь ребенком. Мне было всего пятнадцать, когда я присоединилась к труппе. «Сильверия» — это мой дом. Моя семья. И хотя я знаю, что он прав, я не могу не грустить. Я чувствую себя брошенной.

Пожимаю плечами и улыбаюсь Хосе, но когда шмыгаю носом, на его лице появляется грусть.

— Да, ясно. Я всё понимаю, — говорю, прочищая горло и приподнимаясь чуть выше, стараясь не морщиться, когда нога натыкается на пенопластовом блоке, который удерживает её на весу над матрасом. — Со мной всё будет в порядке. Догоню вас, когда смогу.