Книга Сердце с горьким ядом, страница 63 – Бринн Уивер

Хорошая новость: я не обмочилась.

Плохая новость: я переделала ванную. Своей кровью.

Мой кайкен лежит на полу рядом. Тело покрыто потом и темными брызгами. Я дрожу от холода, будто костный мозг выкачали и заменили снегом. Пальцы ноют. Я все еще наполовину в метели, наполовину здесь, на кафельном полу.

Я в полном, блять, недоумении. Я была в постели?.. Кажется?.. Это последнее, что помню. Легла, а Ашен сидел у окна, наблюдал, как я бросаю ему последний пьяный, подозрительный и слегка расфокусированный взгляд, прежде чем натянуть одеяло до подбородка и отвернуться. А теперь он стоит на коленях рядом, держа мою руку, а Эдия присела с другой стороны. Оба выглядят серьезными. Обеспокоенными.

— Что за херня-я-я, — выдыхаю я. Голос хриплый, горло саднит. Язык кажется слишком толстым и липким. Внезапно накатывает усталость, будто я не спала, а бежала.

Эдия встает, берет полотенце. Включается вода. Ашен остается рядом. Когда полотенце готово, он берет его у Эдии и осторожно вытирает мою кожу. Я смотрю на его лицо, на глаза, следящие за движением руки по моей щеке и шее. Он замечает мой взгляд и встречает его. Пытается успокоить улыбкой, но морщина между бровями выдает слишком много тревоги.

Взгляд скользит к зеркалу. Поверхность которогоиспещрена древними шумерскими символами — шевронами, линиями, треугольниками.

— Не припоминаю такого в журнале «Жизнь Марты Стюарт», — говорю я, разглядывая текст, растянувшийся по зеркалу и части стены. Ашен хмурится, и я чувствую его недоумение.

— Октябрьский выпуск прошлого года. «Бюджетный Хеллоуин: декор из собственной крови», — отвечает Эдия.

— Точно. Получилось на ура. Бьянка будет в восторге.

Ашен бормочет что-то невнятное, похожее на «haramenzen» — шумерское «хулиганы». Я ловлю взгляд Эдии, и она на мгновение улыбается, пока Ашен подхватывает меня с пола, накидывает полотенце на плечи. Когда я стою более уверенно, поворачиваюсь к зеркалу.

— Gasaan tiildibba me zi ab. Dul susi giskasilim tilla. Nigkulli duma galu barama niingar,— шепчу я, читая первую строку. — Первые строки моего заклинания в Сэнфорде.

— «Королева, дарующая жизнь умирающим. Оружие - сладкий голос. Моя музыка не позволит творить ни одному смертному», — переводит Ашен. Наши взгляды встречаются в отражении. Кровавые буквы — словно маска на наших лицах.

— «Umunzid kian utudza angim sunutega. Gasaan utud muszid kesdi. En utud sag men mama», — продолжает Эдия, читая следующую строку. Вместе с первой они повторяются снова и снова. — «Истинный облик, созданный небом и землей, ты была сотворена, как небо - неосязаема. Потомство царицы, облаченное в истинную форму. Потомство жреца, чья голова увенчана короной».

— Что это значит? — спрашивает Ашен, вглядываясь в буквы, будто ждет, что текст выдаст ему тайный смысл. Оба смотрят на меня в зеркале, но я лишь пожимаю плечами.

— Не знаю. Я ничего не помню, — говорю я, пытаясь выудить из памяти сон, который выманил меня из комнаты и привел сюда. Но там лишь метель, туманные мгновения перед пробуждением. Я смотрю на Ашена. — Ты что-нибудь слышал?

Он качает головой, и тревога в его глазах сменяется досадой.

— Нет. Я проснулся, а тебя не было. Вышел разбудить остальных и услышал, как ты разговариваешь в ванной. Ты повторяла строки заклинания. — Его челюсть напрягается. Когда он поднимает глаза, в них пляшут языки пламени. Взгляд скользит к Эдии. — Как это возможно? Я читал заклинание, которое должно было уберечь Лу от самоповреждений.