Книга Тайная помощница для ректора-орка, страница 54 – Татьяна Демидова

Глубокий вдох. Выдох. Я отсекаю всё: гул библиотеки, тяжёлый взгляд ректора, собственное нервное напряжение.

Сосредотачиваюсь на латуни под пальцами.

Сначала чувствую лишь смутное ощущение от материала, его возраста, его нейтральной сущности. Затем я погружаюсь глубже, позволяя своему дару растечься по металлу, искать в нём память.

— Я чувствую… уверенность, — шепчу я, едва осознавая, что говорю вслух. — Такую твёрдую, незыблемую уверенность в каждом движении. Терпение. Много терпения. Такой точностью мог обладать только кто-то с огромным опытом, знающий цену времени…

Слова приходят сами, рождаясь из образов и ощущений. Я хмурюсь, пытаясь уловить что-то неуловимое, едва заметное, спрятанное под слоями мастерства.

— Но есть ещё что-то… — продолжаю я, и голос мой становится тише. — Страх? Нет… не страх. Скорбь. Глубокая, застарелая скорбь. И… гнев. Сдержанный, холодный, как ледяная жила. Он вложил это в металл.

Я открываю глаза, чувствуя лёгкую дрожь в кончиках пальцев.

— Дорхар. Прошу прощения, всё же это слабая идея. Ведь я не могу увидеть самого мастера. Только эмоции, вложенные в работу. Этого будет недостаточно для идентификации.

Я неосознанно сжимаюсь, ожидая увидеть разочарование на его лице. И удивляюсь тому, как в золотистых глазах Дорхара загорается знакомый мне огонь: азарт охотника, напавшего на след.

— Эмоционального отпечатка для доказательств в суде недостаточно, — соглашается он, вставая. — Но нет, идея не слабая, Кьяра. Она даёт направление.

Его движения снова полны энергии.

Дорхар проходит между стеллажами к одному из шкафов из тёмного дерева, открывает его и достаёт компактное устройство.

Оно сделано из тёмного полированного дерева и матовой латуни, а в его сердцевине пульсируют несколько мелких кристаллов, отливающих синевой. Напоминает и научный прибор, и древний музыкальный инструмент.

— Это резонансный усилитель, — поясняет Дорхар. — Он может усиливать и визуализировать тонкие эмпатические сигналы, которые улавливают такие, как ты. Но для этого его нужно точно откалибровать под конкретного оператора. Без калибровки получится лишь хаотичный шум.

Он ставит устройство на стол между нами. Кристаллы издают едва слышное, вибрирующее гудение, отзываясь в костях.

— Я буду настраивать аппарат, — продолжает Дорхар, его взгляд тяжёлый и непроницаемый. — А ты будешь эталоном. Будешь описывать всё, что почувствуешь. Каждый оттенок.

Я киваю, горло внезапно пересыхает от неясного волнения. Он указывает на две латунные пластины по бокам прибора.

— Руки сюда. Постарайся расслабиться.

Я кладу ладони на прохладные, отполированные до зеркального блеска пластины.

В этот момент Дорхар обходит стол и встает сзади меня. Его высокое, мощное тело оказывается так близко, что я чувствую исходящее от него тепло через ткань платья.

Он наклоняется надо мной, его руки протягиваются вперед, чтобы дотянуться до регуляторов на панели прибора.

Я оказываюсь в ловушке, зажатая между ним и столом. Его дыхание ровное и глубокое, оно тревожит волоски у моего виска, и по коже от этого бегут мурашки.

— Начинаю с низких частот, — предупреждает он хрипловатым голосом.

Длинные красивые пальцы Дорхара с безупречной точностью поворачивают один из регуляторов.

Сначала я почти ничего не чувствую. Лишь легкое, едва уловимое давление где-то на грани восприятия.