Книга Северный ветер, страница 139 – Александрия Уорвик

Чувства застревают в горле комом.

– Дело не этом.

Если б только все было так просто.

Что-то во взгляде короля заостряется, будто он пришел к некому осознанию.

– Тогда в чем же?

Может, я хочу освободиться от этого стыда. Может, я хочу ощутить капельку связи с тем, кто стал моим мужем, невзирая на мои к нему чувства. Какой бы ни была причина, я не сдерживаюсь.

– Я одна здесь, – говорю я, прижимая ладонь к сердцу.

Морщинки вокруг глаз Борея разглаживаются, его лицо неожиданно серьезно. Я вздрагиваю. Поверить не могу, что вывалила на него груз своих чувств. Ему наплевать. А я дура.

Вот только король не уходит. Напротив, он опускает голову, и моя рука ложится ему на сердце. Чтобы оттолкнуть, твержу я себе, даже когда пальцы впиваются в ткань ночной рубахи, теплой от тела. Его ладонь – широкая, мозолистая – очерчивает изгиб моего бедра, скользит к спине, и кровь в венах бежит все быстрее и быстрее.

– Пожалуйста, – шепчет Борей.

Меня окутывает его запах, свежий и чистый. Язык отказывается повиноваться. Сердце галопом несется в неизвестном направлении. Расстояние между нами сокращается почти до ничтожного. Бедра короля касаются моих, рука на пояснице обжигает, как клеймо.

– Пожалуйста… что?

– Пожалуйста, не воткни в меня за это нож.

И больше я не вижу его глаз, потому что Король стужи наклоняется и прижимается губами к моим.

Они сухие, но теплые. Он с легчайшим нажимом приоткрывает мне губы, но дальше дело не заходит. Его дыхание – сам холод, и оно затапливает мой рот ледяным бризом.

Поцелуй длится не дольше пары ударов сердца. Когда Борей отстраняется, у меня кружится голова.

Он уже у двери оранжереи, когда до меня только доходит, что он вообще сдвинулся с места.

– Подожди.

Он замедляет шаг, застывает. У меня слабеют колени. Цепляюсь за спинку стула, чтобы не упасть.

– Почему ты меня поцеловал?

Борей поворачивает голову, и я вижу его лицо в профиль.

– Я тоже знаю, каково это – быть одному. – Он поднимает взгляд, голубые глаза столь чистые и открытые, что мне кажется, будто я вижу его впервые. – Может, у нас получится разделить одиночество на двоих.

Может, у нас получится разделить одиночество на двоих.

Вот все, о чем я в состоянии думать последние три дня. Воспоминание не уходит, окутывает меня горячим облаком. Сидит внутри меня, гуляет по телу, пока наконец не растекается по языку – его вкусом, сильным, сладким, неземным.

Я после полудня только и делала, что исследовала цитадель. Тридцать две двери в восточном крыле, новые открытия, нанесенные на растущую карту. Разведка привела меня сюда, в просторный зев каменного собора, с похожими на ребра колоннами, сводчатым потолком, от которого захватывает дух. Его освещенное лампами нутро оживляют длинные прямоугольные витражи, пространство заполняют ряды потертых скамей, разделенных пополам длинным проходом. В конце стоит алтарь, каменный, задрапированный тканью, а позади него расположено круглое окно, и его мерцающие, будто драгоценные, краски затмевают солнце.

Присев на скамью, я закрываю глаза и позволяю далекому эху гимнов пронестись в голове, пока я переосмысливаю каждый жест, каждый взгляд, которым мы обменялись с той ночи. Время от времени я легонько провожу пальцами по нижней губе. В оранжерее что-то произошло. Что-то, пугающе похожее на искренность. Я перецеловала множество мужчин. То, что мы с Бореем разделили, и поцелуем-то не назвать толком, но я осталась потрясена до самых пяток.