Книга Неистинная, страница 177 – Анна Шнайдер

Говард улыбнулся мне и, подойдя к трюмо, за которым я сидела, осторожно погладил по волосам, чтобы не растрепать сложную причёску. Гримёр вертела её мне почти целый час.

— Волнуешься, Айрин? — поинтересовался, лукаво прищурив насыщенно-карие глаза, тёплые и бесконечно живые. Что бы я делала без этих глаз, которые умудрились рассмотреть талант в маленькой испуганной девочке, сбежавшей из дома? И которые всегда, с самого первого дня, смотрели на меня так, словно я ни в коей мере не была ущербной «пустышкой». А со временем в них появилось столько трепетной гордости, что моё презрительное отношение к себе дрогнуло и потрескалось, будто кусок стекла, по которому вдруг ударили молотком. Не разбили — слишком уж оно было толстое, — но заставили пойти глубокими трещинами. — Вижу, волнуешься…

— Перед самой первой премьерой я волновалась гораздо сильнее, — засмеялась я, перехватывая ладонь маэстро. И прижалась к ней щекой. Это тоже была наша своеобразная традиция, которая, правда, не слишком нравилась Говарду, — но иначе я просто не могла. — Помните? Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал.

— Конечно, помню, — маэстро аккуратно убрал руку, перед этим ласково погладив меня по щеке. — Ты тогда съела целый килограмм шоколадных конфет, пытаясь успокоиться, и во время спектакля начала икать. Хорошо, что это была комедия.

— Да-а-а… — я засмеялась, вспомнив, что Говард потом прописал эту икоту в сценарии — так ему понравилось, как получилось в итоге. Но вышло и правда забавно — в зале хохотали до колик. И удивительно, но этот случай не стал для меня крахом карьеры и трагедией — наоборот, он вылечил от страха. На первом же спектакле я научилась бороться с сиюминутными проблемами актёра, от которых никто не застрахован, и поняла, что в сущности это не слишком сложно. И не страшно. Просто нужно проявить фантазию и талант. — Потом я уже не была такой глупой и съедала не больше пяти конфет…

— Сегодня ты не ешь конфеты? — улыбнулся маэстро, оглядев мой стол, и я покачала головой:

— Нет. Сегодня мне кусок в горло не лезет. Я волнуюсь, но по другому поводу, не из-за премьеры…

— Я понимаю. Айрин… Что бы ни случилось — неважно, сегодня или во время другого спектакля, — твой отец уже не победит. Понимаешь? Он давно проиграл. Он просто не может смириться со своим проигрышем, но это ничего не изменит. Проигрыш есть проигрыш. Он проиграл, когда…

— Когда однажды вечером я встретила вас, — перебила я Говарда и, подавшись вперёд, обняла его.

— Осторожно, Айрин, — сказал маэстро, неловко кашлянув. — Испортишь причёску.

— Не испорчу.

Мы стояли так с минуту — я, прижимаясь щекой к груди Говарда, и он, почти невесомо поглаживая меня по спине. Я не знаю, о чём в те мгновения думал маэстро, — я же молилась Защитнице.

Молилась, чтобы стремление отца отомстить мне не задела человека, за которого я отдала бы жизнь, не задумываясь. Я переживала за Говарда Родерика больше, чем за саму себя.

— Иди, девочка, — тихо сказал маэстро и, наклонившись, коснулся губами моих волос. — Тебе пора на сцену. Не волнуйся, всё будет хорошо.

Мне хотелось в это верить, безумно хотелось — но где-то глубоко внутри ледяной змеёй сворачивалось дурное предчувствие…

Первые несколько действий прошли гладко, хотя тревога не покидала меня ни на мгновение. Я постоянно ощущала на себе чей-то злой взгляд, похожий на взгляд отца, — и мне казалось, что это он и есть, сидит в зале и смотрит на меня. И чего-то ждёт.