Книга Игры, в которые играют боги, страница 182 – Эбигейл Оуэн

– Не говоря о союзнике, – говорит Харон.

– Тоже просто друг. – По крайней мере, пока ведутся эти игры.

О чем я ему не говорю, так это о том, что Аид был тем камнем, за который я цеплялась в этом водовороте. Визит Буна помог утихомирить мое чувство вины, помог дать мне цель, к которой можно идти, и то, ради чего можно жить. Но Аид?

Он был моим покоем. Он был моей силой. Моей безопасной гаванью.

Вот этого я точно не предвидела. Хотя, возможно, должна была.

– Я еще никогда не видел Аида… безутешным, – признается Харон. – Не настолько.

На минутку я пугаюсь, что высказала мысли вслух или что он умеет их читать. Но когда до меня доходят его слова, по моему лицу разливается жар. Я пытаюсь вести себя как обычно и нещадно с этим не справляюсь.

– Правда?

Харон изучает выражение моего лица.

– Настолько, что я испугался.

Я прекращаю изучать узор на одеяле и всматриваюсь в Харона.

– Испугался?

Он пожимает плечами:

– Он здесь царь, но я не мог заставить его уйти от тебя. Целыми днями. Это первый раз, когда он вышел из комнаты с тех пор, как принес тебя сюда, и мне все равно пришлось его принуждать. Если он сорвется… – Он снова пожимает плечами.

Но смысл мне понятен.

Кардиомонитор пикает быстрее, звук этот резок и очевиден. Ненавижу эти аппараты. Я рывком сдергиваю штуковину с пальца.

Линия выравнивается, и Харон выключает аппарат с не очень-то скрытой улыбкой.

– Ты не думаешь, что у тебя с ним есть будущее? Почему? Потому что он бог, а ты смертная?

Я не хочу заводить этот разговор, так что ничего не говорю.

Но он не отстает:

– Ты не похожа на тех, кто позволяет мелочам себе мешать.

– О чем ты говоришь?

– Что он тебе сказал про Персефону?

Я вжимаюсь обратно в подушку. А это еще с чего вдруг?

– Сказал, что она была ему как сестра. И что ее потеря опустошила его.

Харон отводит взгляд.

– Ну, хотя бы так.

– Что это значит?

Он качает головой:

– Это значит, что он с тобой откровенен. – И пронзает меня подчеркнутым взглядом: – Аид делится информацией по двум причинам: или ты входишь в его очень малый круг, или он использует это, чтобы что-нибудь от тебя получить.

– И какая причина моя?

Харон потирает тыльную сторону шеи.

– Надеюсь, что первая.

– «Надеюсь» – не очень многообещающе.

Харон издает невеселый смешок, но, кажется, он хочет, чтобы я дала Аиду какой-то шанс.

«Моя».

Притязание Аида – его слово – прыгает внутри меня, отскакивая от стенок.

Но то, как он заботится обо мне, ощущается не собственническим желанием обладать своей поборницей.

Я пытаюсь подняться в постели, и Харон берет подушку и осторожно подсовывает мне под спину. И как только я устраиваюсь, из меня испаряется весь боевой дух, и я на секунду закрываю глаза. Я не хочу нырять назад. С меня хватило.

Когда я снова открываю глаза, Харон еще здесь. Он спрашивает:

– Он сказал тебе?..

Щелкает дверь, и я смотрю прямо в ртутно-серые глаза.

Как только Аид видит, что я сижу, из него как будто выходит все напряжение. И меня наотмашь бьет воспоминанием. Кажется, настоящим. Я таращусь на Аида и восстанавливаю память.

Момент среди ночи, когда я выплыла к поверхности сознания после лечения водой из Стикса и в мое поле зрения вплыло размытое лицо Аида.

– Ты можешь меня оставить, знаешь ли, – помню я свой невнятный голос. – Я не собираюсь сейчас умирать.

– Это спорно. – Потом он нахмурился. – Или опять хочешь увидеть Буна?