Книга Три комнаты под березой, страница 41 – Ирина Седова

— Почему ты не боишься находиться здесь? — прозвучал вопрос.

— А ты? — в свою очередь спросил юный лесовик, потому что правду говорить людям мать строго-настрого ему запретила.

— Я посвященный, — важно ответил Матвей. — Когда я вырасту, я должен буду жениться на мавке. Ну то есть как бы, и пока мне не исполнится семнадцать лет, они мне ничего не сделают.

— А ты знаешь, как они выглядят? — засмеялся юный представитель лесной поросли.

— Нет, конечно. Откуда? Их нельзя видеть — все, кому они показываются, умирают страшной смертью.

— Быстро умирают? Вот так сразу?

— Не знаю. А почему ты смеешься?

— Потому что я здесь живу. С весны до поздней осени, пока не наступят холода. С мамой. Она не любит людей и прячется от них.

— Сочувствую. Ты не обидишься, если я буду звать тебя «Леший»?

— Не, Леший — это старик. А я так, Лешак. И я не обижусь, если ты научишь меня всему, что знаешь сам.

— То есть читать и писать?

— Угу. И считать тоже. А я покажу тебе, где что растет, и какие ягоды съедобные, а какие лучше не трогать. И как дорогу в лесу находить, когда солнца не видно.

— А броды на реке ты знаешь?

— Спрашиваешь? Я и омуты все знаю… Ты плавать умеешь?

— Нет. Сразу на дно иду. Камнем.

— Со мной рядом можно. В случае чего держись за меня. Я плаваю как бревно.

Теперь засмеялся Матвей:

— Я думал, ты скажешь: как рыба.

— Не, нырять у меня не получается. Вода меня выталкивает.

— Ух ты! Как здорово! Значит, нырять тоже будем вместе. В случае чего — держись за меня…

* * *

Снова все расплывается, и проявляется третий кусок сновидений.

Юные березки в роще стали выше и толще, упало несколько старых, отживших свой век, и две из них, распавшись на части, почти полностью стали прахом, растворившись в земле. Человеческий мальчик Матвей тоже изменился: подрос еще на пол головы, а, значит, выше стал и он сам, сын мавки и будущий продолжатель лесного рода.

— Ты что это такое сегодня принес? Что оторваться не можешь? — услышал он собственный голос.

— Это? Смартфон называется. Этот дивайс умеет картинки разные показывать, что в мире делается.

— Дивайс? — изумился лесной обитатель.

— Ну, приспособа такая техническая, у которой внутри разные схемы и приблуды, которые действуют непонятным образом. Его лучше не вскрывать, а то он умрет и ничего показывать не будет.

— Ну понятно: как животное. Тем тоже если разорвать туловище и выпустить кровь, то они перестают дышать и функционировать.

— Угу. Смотри: я сейчас тебя сфотографирую, и ты увидишь, как ты выглядишь.

— Ну, свое лицо я видел в стоячей воде после дождя.

— А в полный рост?

— Тоже видел. В реке. Там есть ивы над омутом, за ветви которых можно держаться и отразиться. Ты же сам пробовал поймать такой момент!

— Угу. Только там течение, и изображение рябит. Искажается. А здесь я могу снять тебя не только как ты висишь или стоишь, а еще как ты движешься. «Видео» называется… Встань вон туда в центр поляны и что-нибудь сделай.

— Что?

— Ну… Попрыгай или потанцуй.

Юный лесовик засмеялся:

— А разве сегодня две недели после летнего солнцестояния, что я танцевать обязан? К тому же, светло очень и музыки нет… О, идея! Я сейчас достану твою свирель, и ты снимешь, как я на ней играю.

И он достал И заиграл. Заиграл с упоением, как он это делал всегда, когда думал, что его никто не слышит, кроме ветра в ветвях. Это была весенняя песня, песня пробуждения природы, песня ликования и радости — его друг Матвей приехал сюда на каникулы, и они вновь встретились после долгого зимнего перерыва.