Книга Заклинатели снов, страница 2 – Эля Рин

Однажды я прямо спросила:

— Мама, скажи, ты меня совсем не любишь?

— С чего ты взяла? — Мать смотрела в окно. Даже не повернулась ко мне, отвечая. Но я заметила, как вздрогнули её пальцы, до этого спокойно лежащие на коленях. С самого раннего детства я умела подмечать все эти маленькие, кажущиеся другими неважными детали.

— Ты сторонишься меня. Лишний раз не прикоснешься. Но я знаю, я вижу, что бывает и по-другому.

Мать вздохнула.

— Иви. Нам ведь все равно придется расстаться рано или поздно.

— Но ведь сейчас я с тобой... С вами. Что значит расставание, если оно будет лишь когда-то? Почему нельзя…

— Не когда-то. — Мать наконец посмотрела на меня и, кажется, в ее глазах блеснули слезы. А может, мне просто показалось.. — Когда ты появилась на свет, это расставание было уже предрешено. Не знаю, поймёшь ли ты меня сейчас, или сможешь понять потом. Я сразу знала, что потеряла тебя. Родила — и сразу потеряла. Поэтому я заперла сердце на замок. Мне казалось, что легче не привязываться к тебе, чтобы потом горько не плакать, когда ты уедешь… на эту проклятую учебу, и мы больше никогда не увидимся.

“Мне кажется, это трусость”. Так подумала я. Но не сказала вслух, чтобы не ранить маму. Как бы то ни было, я любила ее. Отца я тоже любила. В конце концов, он не колотил меня и не выгонял из дома. В какой-то момент, когда я начала правильно трактовать слухи вокруг себя, то поняла, что подобное случалось с некоторыми из проклятых, с такими же, как я. Родители избивали их и держали под замком, словно диких зверей. Потому что нас боялись.

Может, моя мать боялась не потерять дочь. Она просто ее…  меня боялась.

Обычно проклятые отправлялись в Академию в начале лета. Для того, чтобы приноровиться к ее распорядку, познакомиться с новым укладом, подружиться друг с другом, ибо вместе держаться всегда легче. И лишь потом, когда на деревьях начинали созревать плоды, а колосья на полях наливались золотом, начинались занятия.

Я же поехала в Академию поздно — уже после того, как собрали последний урожай. Все лето я проболела, пролежала в своей комнате в забытьи. “Она стоит на грани дня и ночи,  — так сказал лекарь моему отцу, когда тот, несмотря на болезнь, попытался отправить повозку со мной в академию. — Она не переживет дорогу”.

Я слегла после поздних весенних заморозков. Родители всем говорили, мол, всю ночь бродила босиком по каменным коридорам во время беспокойного лунного сна, застудилась и слегла с воспалением легких, которые никак и никто не мог вылечить очень долго.

На самом же деле, той весной я впервые увидела кошмар. Не тот, что видят обычные люди, туманный призрак реальности… А настоящий. Увидела в окно, как он идет по газону прямо к дому, все ближе и ближе. Не во сне, а наяву, очень убедительный, материальный, чужой кошмар. Я знала, что когда-то это произойдет, но все равно испугалась до дрожи. И то, что лекари принимали за кашель, было попыткой исторгнуть из легких слова незнакомого заклинания, бесформенные, беззвучные, которые могли прогнать страх… и что же? Кошмар давно ушел, а слова — остались.

Только вот я не знала, что именно они значат.

Через неделю после выздоровления я стояла у ворот парка, разбитого перед Академией заклинателей, держа в руках саквояж с парой смен одежды и белья и маленьким несессером с блестящими ножничками, который мать подарила в последний день. Быстро сунула в руки и неловко чмокнула меня в лоб, потрепала по плечу, пробормотала: