Книга Королева праха и боли, страница 8 – Лив Зандер

Он прикоснулся к моим волосам, осторожно распутывая колтуны, и наклонился ко мне, всем своим видом завораживая меня. Потом пальцем поддел мой подбородок, так что мои губы оказались всего в дюйме от его губ, уже дрожа от предвкушения поцелуя.

Когда-то я сказала себе, что мне плевать на его любовь, но я ошиблась. Прямо сейчас мне было просто необходимо, чтобы он обнял меня, чтобы гладил по голове, убирая волосы с влажных щек, а я бы горько рыдала у него на груди из-за несправедливости всего случившегося, из-за преступлений, жертвами которых мы стали.

Прямо сейчас я нуждалась в его любви.

– М-м-м, как же все запуталось, маленькая моя. Я чувствую, как ты жаждешь моего тепла, моих прикосновений, чтобы моя горячая кожа прижималась к твоей. Но какое это имеет отношение к тому, как сильно я хотел тебя? Разве я не дарил тебе все свое внимание? Все расположение? Всю свою преданность? – Палец его поднялся выше, задирая мой подбородок так, что аж позвонки затрещали. – Кто… этот… Элрик?

Я с трудом сглотнула: в горле пересохло, да и шея моя располагалась сейчас под неестественным углом. Теперь все обрело смысл: выходит, он почувствовал мою радость из-за беременности, а его брат опять копался в моих мыслях. Во рту отдавало горечью. Горечью мучительной боли и неутешного горя.

– Наш ребенок… Если бы это был мальчик. То мое возбуждение, которое ты почувствовал… Это когда я поняла, что ношу твоего ребенка. Да, ношу. И сейчас.

Воцарилось безмолвие.

Даже само время, казалось, остановилось.

Енош отступил, вновь лишив меня своего тепла, украв даже драгоценную боль, которую причинял его палец моему подбородку.

– Теперь ты истребила во мне всякие сомнения в том, что ты лгунья.

Сердце защемило, желудок скрутило, раны под пропитанным кровью хло́пком заныли, но я пыталась не обращать на все это внимания.

– Почему ты так говоришь? Разве ты не чувствуешь?

– Нет… никакого… ребенка. – Он выталкивал изо рта слова медленно и мерно: так бьет зимой застывающий родник, предательски красивый в своем спокойствии. – Нет… и… никогда… не было. И… никогда… не… будет.

Я прижала ладонь к животу, и сомнения пронзили мою и без того ноющую грудь. Что значит – никогда не было? Я шевельнула бедрами, но не почувствовала влаги – ничего, что сказало бы о том, что из меня вышел… Но как же так?

– Ты ошибаешься. – Я вся напряглась. – Я… Меня тошнило по утрам, и…

– Нет… никакого… ребенка. – Он смотрел на меня мрачно, сурово. Каменная, непоколебимая убежденность читалась на его застывшем лице. – Как смеешь ты пичкать меня этой ложью, отвлекая от своего предательства?

Где-то в глубине моего горла вспыхнул гнев:

– Меня пырнули ножом трижды, а убили дважды!

Желваки заходили на его скулах.

– Я мог бы поверить, что ты вообразила себе это, обуреваемая желанием иметь ребенка. Но я же сказал тебе в лесу, что ты не беременна. Что твоя матка еще не готова. Сказал даже, что то наше последнее совокупление ни к чему не приведет, так что твое представление превращается в фарс. – Он сглотнул. – В отвратительный фарс.

– Может… Может, он был слишком мал, и ты не почувствовал…

– Я чувствую все: и как тянется новый волосок из волосяной луковицы, и как то семя, что может стать ребенком, обосновывается в материнской утробе.

Комната завертелась вокруг меня. Я пошатнулась.