Книга Где распускается алоцвет, страница 108 – Софья Ролдугина

Сердце ухнуло в пятки.

– А как долго мы вообще здесь? – хрипло выдохнула она. Дрёма отвёл взгляд. – Рассвет вообще скоро, как думаешь?

– Ну…

В желудке точно образовался ледяной комок. Непослушными пальцами Алька обхватила кочергу, шагнула к стене – и наотмашь ударила.

Дрёма едва успел отскочить.

– Отворись! Откройся! – яростно выкрикнула Алька, нанося удар за ударом. Руки немного онемели – не то из-за отдачи, не то из-за злого колдовства, пропитывающего стены. – Сломайся! Откройся! Глянь на опушку, а там избушка; была костяная, а стала ледяная! Ну! – выпалила она почти наугад, наудачу, подспудно понимая, что всё не то, не так, «ключик» неправильный, а значит, нет силы в словах. – Ну же… Нарекаю тебя стеклом! Тонким! Хрупким! Как корочка на луже! Как глазурь!

Что-то белое – кость? – отлетело, вращаясь, как вертушка, на полу. Стена захрустела, поддаваясь – совсем немного, словно бы тонкая трещинка пробежала по монолиту. Альку это выпило до дна; она ослабела разом, едва не выпуская из рук кочергу, но в следующую секунду только сжала ещё сильнее, ещё упрямее.

И продолжила, подбадривая себя скороговорками, бормоталками:

– Тук, тук, скок, скок – тонок на реке ледок! А когда ломается – весна начинается! – Образ весеннего лужка в голове был очень яркий, очень манящий, и потому, наверное, Альку потянуло на цветы: – Как в травушке да в муравушке алоцвет горит! Как по небу, ой, да по высокому красный змей летит! Прилетел жених да посватался, от него в траве мне не спрятаться… Ой!

Нитка на запястье, ещё мгновение назад серовато-бурая, вдруг вспыхнула алым, золотым, жарким. Раздался странный звук, точно сильный глухой удар вдалеке – или гром, и стены треснули, разом, все, и потолок, и…

– Осторожно!

Дрёма едва успел оттолкнуть её к гробу, повалить, прикрыть собой, когда потолок – и всю верхнюю часть склепа – точно срезало что-то, как бритвой.

Посыпались кости, пыль, камни…

Алька, даже укрытая плотным Дрёминым пальто и самим Дрёмой, раскашлялась, рефлекторно сворачиваясь клубком. Фонари, конечно, погасли. Но стало светло, даже слишком, словно и впрямь уже занялся рассвет, ало-золотой, нестерпимо яркий.

«Нет, – поняла она. – Это Айти».

И это правда был он.

Огромный огненный змей – как поезд, вот один в один, здоровенный такой небесный поезд вагонов в двадцать – кружил над курганом, у которого верхушка была срезана начисто. Небо уже чуть посветлело, но до рассвета ещё точно оставалась пара часов, и изящное тело, объятое пламенем, с необыкновенной лёгкостью струилось, перетекало, словно состояло из невесомого эфира, свивалось восьмёрками, спиралями… Когда в лицо дохнуло жаром, до Альки дошло, что змей спускается вниз. В какой-то момент небо исчезло совсем, и остался только огонь, огонь везде – и завораживающие золотые глаза, не то любопытные, не то насмешливые.

Алька заглянула в них – и увидела собственное отражение.

Одежды на отражении не было, зато вокруг были алоцветы.

И, кажется, васильки.

Она трусливо зажмурилась, а когда открыла глаза, то Айти уже сидел на обломке стены – обычный, не особо сияющий даже, в человеческом облике, хотя с человеком его перепутал бы сейчас только слепой.

И то не факт.

– Алика, – осторожно произнёс Дрёма, вылупившись на него через плечо. – Это то, что я думаю?