Онлайн книга «Эринии и Эвмениды»
|
— Идиотки, — в сердцах заявила Лилиан Лэнфорд. Что ж, не самое страшное, что я могла услышать в свой адрес в текущих обстоятельствах. Что до меня, то я по возвращении находилась в прострации и все, на что меня хватало, так это давать короткие ответы вместо Дэнни. Сказка наша получилась неуклюжей, безвкусной, но зато вполне достоверной. Все ведь знали или догадывались, что мы враждовали. Так что не было между нами никого третьего. Мы сами решили погубить друг друга, как и любят поступать подростки в драматических телешоу. К слову, до моей «родительницы», катающейся по снежным склонам в Давосе, тоже донесли благую весть. Если верить словам директора, тетя Мариетта начала справлять Рождество загодя и спьяну не поняла, кто ей звонит, — бросила трубку, нецензурно выразившись. Как хорошо, что хоть что‑то не меняется. Думаю, отчасти из жалости мне не выносят строжайшего выговора за инцидент на льду и дозволяют закончить год в академии. Уэст-Ривер стоял на ушах несколько часов до позднего отбоя, а наутро начал разъезжаться — как-никак Рождество на носу. Лэнфорды увезли Дэнни, грозясь забрать документы и перевести ее на оставшееся полугодие в другую «порядочную» школу. Предчувствуя, что можем больше не встретиться, Дэнни передала мне записку. Лично в руки, а не под дверь, как то часто бывало раньше. «Я ненавижу тебя, Беатрис. Но за одно благодарна — ты спасла мне жизнь. Ты выбрала путь исцеления, и мне нужно поступить так же. Поэтому, прошу, никогда больше не пиши мне и не звони. Нам опасно находиться рядом. Две звезды не могут сиять друг возле друга — они сияют так ярко, что слепят и сжигают себя и остальных вокруг. Будь счастлива. Потому что я точно буду. Без тебя быть счастливой проще. Дэнни» Хоть Даньел и не умела писать чувственные письма, это послание удалось на славу. На сей раз ей не пригодились стихи Дикинсон, чтобы побольнее уколоть меня напоследок, — она наконец‑то обрела свой голос и научилась бить словами ничуть не хуже поэтессы. Я могла бы горевать о потерянной навсегда подруге, с которой мне уже не выстроить примирительных мостков (я натворила слишком много непростительного). Но Рори не дает мне скатиться утром следующего дня в тоску рефлексии. Его отец еще не приехал, и он играет со мной в библиотеке партию в шахматы, чтобы убить время (и, разумеется, в пух и прах проигрывает). Вспомнив, что у меня так и не было времени расспросить о подробностях его геройского появления у реки, я дознаюсь: — Так как же ты сообразил, где меня искать? — Меня вела любовь, — говорит он, и я чуть не падаю со стула от смеха. — Хватит придуриваться, мне правда интересно. Он сконфуженно передвигает фигуру, заранее понимая, что отдает ее мне на съедение. Безжалостно пожираю последнюю пешку Рори и предвкушаю скорую победу. — Если честно, когда я увидел, что тебя нет в зале, я так расстроился, что чуть не забыл слова. — Увидев, как я скептически воспринимаю его признание, он уверяет: — Я не шучу, правда! Кое‑как вспомнил текст и выступил как полный придурок. Если бы в меня запустили тухлым помидором, это было бы заслуженно. — Ты к себе чересчур строг, Абрамсон. Ты хороший актер, — ставлю ему мат и уверенно заявляю: — Но плохой шахматист, однозначно. Он разводит руками, мол, а что делать? Пока я собираю фигуры, Рори продолжает: |