Книга Сироткам в академии (не) место, страница 136 – Афина Туле

И тогда он заговорил. Спокойно, но так, будто каждое его слово било меня по нервам точнее любого заклинания.

— Я не могу простить вас, Георг. Как и вы не простите себя. Но и я был слеп. Я потерял Кэтрин… вы потеряли её. Мы оба.

Я сглотнул, будто эти слова комом застряли в горле.

— Я не смог забыть, — признался я. — Я ненавидел вас за то, что она предпочла вас мне, а потом умерла. Мне было проще сделать вас виноватым и лелеять эту обиду годами.

Он кивнул.

— Я тоже вел себя не самым лучшим образом, — ответил он просто. — Каждый из нас скорбел по-своему. Вы — в гневе. Я — в действиях.

Я не отводил взгляда, даже когда он протянул мне обратно мое заявление.

— Вашу отставку я не принимаю, — сказал герцог. — Пока нет.

Я моргнул, не сразу осознав.

— Но почему?..

— Потому что Академии сейчас нужны не безупречные люди, — произнёс он. — Академии нужны честные. Те, кто понимает, как легко быть слепым. И кто уже не допустит этого снова.

Он обернулся к двери, но перед самым выходом остановился.

— Если вы останетесь, Георг, — произнёс он, — сделайте так, чтобы Академия снова стала домом для тех, кого она предала. Сделайте так, чтобы она не была больше местом страха.

И ушёл.

Я остался один, с бумагой в руке. Медленно опустился на стул и долго смотрел на заявление об отставке, так и не решившись порвать его или подписать заново.

Мы не простили друг друга. Нет.

Но мы нашли равновесие.

И, быть может, этого достаточно.

Весеннее солнце заливало кабинет мягким светом. Сквозь витражные стёкла на пол ложились разноцветные блики, разгоняя тени по углам просторной комнаты. Воздух был насыщен ароматами свежих чернил, бумаги и лёгким, почти невесомым запахом цветущей в саду сирени. Я стояла у окна, положив ладонь на округлившийся живот, и ловила себя на мысли, что мне почти не верится — всё это происходит со мной.

Почти не верится… Но это было.

Дети резвились на заднем дворе фонда, их звонкие голоса доносились даже сюда, в кабинет, сквозь распахнутые окна. Где-то совсем рядом звякали чайные чашки, раздавались сдержанные голоса сотрудников. И всё это звучало как музыка, как гимн новой жизни, которую мы с Альбертом сумели построить на обломках старого кошмара.

Фонд помощи сиротам имени Кэтрин Уайт. Я выбрала это название сама. Не только в память о женщине, чья кровь текла в моих жилах, но и в честь всех, кто, как и я когда-то, жил без дома, без семьи, без надежды.

Дверь кабинета приоткрылась, и я услышала знакомые шаги. Не оборачиваясь, я уже знала, кто вошёл.

— Ты снова переутомляешься, — мягко сказал Альберт.

Я улыбнулась, не отрывая взгляда от детской площадки за окном.

— Снова? — переспросила я чуть насмешливо. — Да я за сегодняшний день только полтора десятка писем разобрала. Сотрудники фонда и то устают больше.

Он подошёл ближе, обнял меня за плечи. Тепло его рук тут же разлилось по телу, а сердце будто подпрыгнуло от радости. Даже после всего этого времени его прикосновения вызывали у меня трепетную нежность.

— Ты устаёшь не от писем, Алисия, — прошептал он мне на ухо. — Ты устаёшь от того, что вкладываешь в каждую судьбу частичку своего сердца.

Я закрыла глаза, прислонившись к нему спиной, и выдохнула.

— Может быть, — призналась я. — Но по-другому я не умею.

Он не стал спорить. Просто стоял рядом, и я чувствовала: он понимает.